Читать книгу "Моя свекровь и другие животные - Карина Демина"

Ага… сводники, значит.

Но работают с размахом. Интересно, а калым за меня положен? По ходу, положен, если из шкуры так лезут. А это значит, что я влипла… не отпустят.

Живой или около живой, но к алтарю доставят.

Или к регистратуре.

– Мы устроим ваше личное счастье! – воскликнул тип.

«Даже если вам это не нужно», – мысленно добавила я.

Он же вытянул сложенные лодочкой руки и представился.

– Ицхари Нуори. Ведущий эксперт по отбору невест.

– Агния, – сказала я. – Но вы и так знаете.

Ицхари кивнул.

– Берко Нутич, – указал на левого представителя. – Ксенопсихолог. Он предоставит вам полную информацию относительно расы круонцев, к которой имеет честь относиться многоуважаемый Нкрума Одхиамбо из рода Тафари.

Интересно, а мне тоже потенциального женишка придется полным именем называть? И расшаркиваться при этом?

Так, Агния, не о том думаешь!

Тебе от женишка этого избавиться надобно.

– И Визари Ноно…

Поклонился правый тип.

– Менталист, который позволит оценить ваш эмоциональный статус и степень вашей откровенности.

У меня левый глаз дернулся.

Откровенность?

Шиш им, а не откровенность. И вообще, русские не сдаются… бабка так говорила. Она меня и воспитывала в духе советско-патриотическом, даром что в годы молодые далекие ей повоевать выпало. О том времени бабка рассказывала неохотно, но все ж я успела понять, что воевала она не в штабах, а в лесах. И поезда под откос пускала, и фрицев стреляла, и своих хоронила. Главное, что с той поры характер бабкин изменился мало. Ее и наш домоуправ, личность совершенно специфического свойства, по манерам и уровню интеллекта стоящая ближе к австралопитекам, нежели к людям, побаивался. А побаиваясь, и почитал, демонстрируя свое почтение еженедельными визитами и пачками яблочного мармелада, до которого бабка была большой охотницей.

Светлая ей память.

И воодушевленная примером, пусть и не живым, но близким, я величественно – хотелось бы так думать – махнула ершиком и велела:

– Спрашивайте.

И щеки надула.

Для важности.

– Ваше имя?

От же ж, бюрократы. Пятнадцать минут назад самолично паспорт проверял, а все равно имя спрашивает. Но так и быть:

– Агния.

По семейной легенде, матушка моя, особа легкомысленная и с богатой фантазией – ни к чему хорошему это в итоге не привело, – получив меня на руки, восхитилась цветом волос.

Сама она была блондинкою.

Мой отец, неизвестный солдат сексуального фронта, – шатеном. А я вот рыжей уродилась. И цвет этот не поблек, не вылинял, не переродился в классический русый. Нет, со временем рыжина лишь ярче стала.

– Полных лет?

– Двадцать четыре.

Почти двадцать пять, но это почти, до которого еще две недели с хвостиком, позволяет мне чувствовать себя молодой.

Двадцать пять – это уже срок.

Юбилей.

– Образование?

– Высшее.

Вообще-то я медик.

Как бабка… то есть я хотела бы стать, как она, но не сложилось. И не потому, что медицина – это для меня слишком сложно, нет, мне даже нравилось, однако вот… она мной гордилась.

И в пример ставила.

И разочаровалась бы, узнай, что вожделенный диплом меня не порадовал, что не пошла я ни в педиатрию, как того хотела, ни в хирургию, на что бабка втайне надеялась. Да, доучилась последний год, но скорее по привычке заканчивать начатое, а потом…

Потом – суп с котом.

Неважно. Вряд ли им тут есть дело до моих глубоких моральных травм.

И вообще до травм.

На этой мысли я замерла.

Ну конечно! А еще врач… несостоявшийся, но все-таки врач! Свет в конце тоннеля, инопланетяне… невеста… бред это, и высочайшего качества! Почему? А потому, что именно это объяснение и является простейшим.

Нечего сущности плодить.

Что вероятней? Что меня и вправду похитили инопланетяне, озаботившись устройством непростой моей личной жизни? Или что я, никогда толком не умевшая на каблуках ходить, поскользнулась и шибанулась головой о тот же унитаз? Или об умывальник?

Отсюда и потолок последним видением.

А все остальное рождено моим травмированным мозгом. На самом же деле я тихонько лежу себе в муниципальной больничке, обвешанная датчиками, с катетером в руке и другим – в мочевом пузыре. Улыбаюсь. И жду приговора.

Стало жаль себя: приговорят ведь.

Это не американское кино, где коматозника двадцать лет будут откачивать, а он очнется на последних минутах, чтобы с ходу обнять повзрослевшего сына… и сыновей-то у меня нет.

Как и дочерей.

Котом и тем обзавести не удосужилась.

– Живые родственники по крови?

– Мама, папа, бабушка и семеро детей, – бодро отрапортовала я. В конце концов, мои галлюцинации обязаны мне верить. Но менталист покачал головой и вытянул тонкий полупрозрачный палец, возвестив:

– Неправда сие есть.

Ага…

Неправда. Нет, про отца не знаю, может, и жив где-то. А вот маменька преставилась, когда мне было семнадцать. Я ее не то чтобы плохо помню, просто в моей жизни она появлялась редко, как правило, в перерывах между поисками личного счастья. В последние годы, когда счастье было найдено, отловлено и закольцовано, мы даже не созванивались. Бабки же в позапрошлом году не стало, а в прошлом и Калерия, верная ее подруга и соратница – иногда мне мерещилось нечто большее в их отношениях, – ушла.

– Вы должны говорить правду, и только правду, – сурово произнес Ицхари.

– Кому должна?

Пожалуй, этот вопрос поставил его в тупик. Он приоткрыл рот, закрыл и задал следующий вопрос из списка:

– Вы состоите в отношениях?

Тут-то впервые с тоской ностальгической я и вспомнила Толика, который, скотина такая, мало что ушел втихаря, унеся с собой и зарплату, и премиальные, так и бабкину «Волгу» прибрать умудрился.

– Состою, – соврала я.

Ицхари нахмурился.

– Неправда сие есть…

И хмуриться перестал. Да что это такое! Неужели больше некого замуж выдать за этого их… многоуважаемого! На мне свет клином сошелся?

– Дети?

– Нет, – буркнула я. Смысл врать, если ложь сразу будет выявлена. – И не собираюсь.

– Вы должны будете…

– Кому должна, я всем прощаю, – я взмахнула ершиком, к слову, побитым жизнью, обскубанным с одной стороны и на редкость вонючим.