Читать книгу "Гаспар-гаучо. Затерявшаяся гора - Томас Майн Рид"

Нарагвана обещал ему не только конвой из лучших своих воинов, но и целую артель каргадоресов[24], которые доставят на себе товар. Носильщики эти были рабами племени тоба, ибо это аристократическое племя, подобно африканским кафрам и арабам, держит невольников.

С тех пор как натуралист обосновался на новом месте, коллекции его сильно разрослись. Если бы удалось их доставить в какой-нибудь европейский порт, за них можно было бы получить несколько тысяч долларов. Понятно, что Гальбергеру хотелось отправить их как можно скорее. Он уже сообщил Нарагване, что собирается отправить товар, и просил его приготовить караван. Вождь обещал немедленно приступить к делу.

Но с тех пор прошла уже целая неделя, а Нарагвана все еще не появлялся в усадьбе и никого не присылал. Индейцы перестали показываться в окрестностях фермы, где из туземцев остались только работники Гальбергера.

Все это было очень странно. Нарагвана почти никогда не пропускал недели, чтоб не навестить Гальбергера или не послать к нему кого-нибудь, а сын его, Агвара, очень привязанный к семье охотника, бывал у немцев каждые два-три дня.

Агвару всегда принимали радушно, хотя одному из членов семьи его посещения были не слишком приятны. Я говорю о Чиприано: юноше казалось, что молодой вождь слишком уж часто и нежно поглядывает на его хорошенькую кузину – Франческу. Но, кроме Чиприано, никто этого не замечал, и один только он радовался, что прошла уже целая неделя, а индейцев все не видно.

То, что индейцы так долго не показываются на ферме, было не совсем обычно, но особой тревоги не вызывало. Им уже случалось пропадать и на более долгое время, когда они отправлялись из становища на охоту или за кормом для скота. Таким образом, отсутствие вестей не смутило бы Гальбергера, если б не обещание Нарагваны помочь ему в перевозке коллекций.

До сих пор Нарагвана не нарушал своего слова. Что же случилось с ним теперь?

Гальбергер давно бы съездил в становище тобасов и узнал, в чем дело, но он боялся совершить бестактность. Хотя плантаторы высокомерно называют индейцев дикарями, но в вопросах чести и слова они щепетильны, настоящие джентльмены; зная это, Гальбергер ждал, что Нарагвана сам явится к нему.

Но прошла вторая неделя, а за ней и третья, – а от Нарагваны ни слуху ни духу. Натуралист серьезно обеспокоился не столько за себя, сколько за своего краснокожего покровителя. Не напало ли на тобасов какое-нибудь враждебное племя? Может быть, врага уже перебили мужчин, увели в плен женщин? Ведь в Чако живет много индейских племен, часто жестоко враждующих между собой. Как ни маловероятно такое предположение, в нем все же нет ничего невозможного.

И Гальбергер решил наконец отправиться в лагерь тобасов. Приказав оседлать коня, он вскочил в седло и тронул было поводья, когда услышал детский голосок:

– Отец, возьми меня с собой.

Это была тринадцатилетняя дочь.

– Отлично, Франческа! Едем! – согласился Гальбергер.

– Так погоди минутку: пусть оседлают моего пони.

Девочка бросилась к корралю, кликнула конюха и велела ему оседлать лошадку.

Через несколько минут оседланный пони уже стоял перед домом, и девочка села в седло.

Тут послышался другой, умоляющий голос – голос жены Гальбергера: она уговаривала мужа не ехать одному с девочкой…

– Людвиг, возьми с собой Гаспара! Кто знает, там, быть может, опасно.

– Дядя, лучше я поеду с тобой, – вызвался Чиприано и при этом пристально взглянул на двоюродную сестру, как бы говоря: «Без меня ты не поедешь в лагерь тобасов».

– Значит, можно ехать? – повторил Людвиг; он был старше сестры всего на два года.

– Нет, нельзя, – ответил отец. – Неужели, мой мальчик, ты оставишь мать одну? Кроме того, я задал вам с Чиприано на завтра урок. Бояться нечего, дорогая, – успокоил Гальбергер жену. – Ведь мы не в Парагвае; здесь до нас не дотянется старый плут Франсиа и его приспешники. А Гаспар занят по хозяйству. Да пустяки. Обыкновенная утренняя прогулка. Съезжу, увижу, что все в порядке, – и через два-три часа мы будем дома. Прощайте! Едем, Франческа!

Он трогает коня, Фрайческа легонько касается своего пони хлыстиком, и оба бок о бок отправляются мелкой рысью.

Оставшиеся стоят на веранде и глядят вслед. Взгляды их выражают разные чувства – разные и по характеру, и по силе. Людвиг кажется только немного раздосадованным тем, что его не взяли, но большего огорчения, по-видимому, не испытывает. Чиприано, наоборот, так огорчен, что вряд ли ему удастся как следует выучить урок. Что касается хозяйки, то в глазах ее светится не досада, а мучительное беспокойство. Эта дочь Парагвая, воспитанная в вечном страхе перед всемогуществом диктатора, не представляет себе места на земле, до которого не могла бы дотянуться рука Эль-Супремо. Она не верит, чтобы люди, восставшие против его желаний или капризов, могли избежать жестокой кары. С младенчества она наслушалась рассказов о безграничной власти деспота, о том, как беспощадно применяет он эту власть. Даже скрывшись в Чако, где покровительство вождя тобасов позволяет ей презирать злобу диктатора, она не слишком верит в свою безопасность. Теперь же, когда случилось нечто странное с Нарагваной и его племенем, страх ее удвоился. Взглядом она провожает мужа и дочь, сердце отяжелело, все тело пронизано предчувствием близкой опасности.

Юноши видят ее страх и пытаются успокоить, но напрасно. Вот уже скрылась за дальним холмом высокая шляпа мужа. Франчески уже давно не видно.

– Быть может, мы никогда не увидим их!

Глава V

Покинутое селение

Всю дорогу Гальбергер ехал легкой рысью, чтобы дочь могла за ним поспеть на своем пони. До становища индейцев он доехал без всяких приключений, но каково было его изумление, когда он увидел, что шалаши, сплетенные из бамбуковых и пальмовых ветвей, стоят на своих местах, но все – пустые…

Охотник слезает с коня, обегает стоянку, заходит в каждый шалаш, но нигде не встречает ни мужчины, ни женщины, ни ребенка… Ни в проходах между шалашами, ни на широкой площади, где старики собираются для отдыха и бесед, а молодежь для игр, – нигде ни души.

Он входит в большой шалаш совета, называемый «малокка», во и тут не застает никого. Ни в самом становище, ни на прилегающей равнине не видно никаких признаков жизни.

Гальбергер и удивился и испугался. Испуг его, пожалуй, был даже сильней удивления, ибо в этом запустении ему чудилось что-то недоброе. Но внимательно осмотревшись кругом, он понемногу успокоился, если не за себя, то по крайней мере за индейцев. Если бы, как он предполагал дома, на тобасов напало другое племя, оно перебило бы мужчин, а женщин и детей увело бы в полон. Такие случаи обычны среди краснокожих туземцев Северной и Южной Америки. Но теперь опасения рассеялись. Осматривая становище, Гальбергер не нашел ни крови, ни трупов… Разве это похоже на битву, после которой на равнине остаются мертвые тела и шалаши превращаются в золу?