Читать книгу "Присоединение Грузии к России - Зураб Авалов"

Приведем некоторые примеры. Пока Карталиния во главе с царем Константином III ведет удачно борьбу с войсками Узун-Гасана, Георгий I, царь Кахетии, при первом вступлении войск шаха в пределы царства посылает ему богатые дары в знак покорности и отвращает таким образом направленное уже против него оружие. Он отказал поэтому в помощи Константину. Понятное дело, такая политика должна была укрепить его власть в Кахетии.

Вообще благодаря оппортунизму и признанию верховенства шаха Кахетия некоторое время не знала персидских вторжений.

Александр I Кахетинский при усилении шаха Измаила отправил к нему в Ширван сына своего со знаками покорности, тогда как Карталиния боролась с этим шахом.

Леван II (царь Кахетинский) поддерживал карталинского Давида в борьбе с персиянами, но, когда шах Тахмасп разрушил Тифлис, Леван явился к нему в Карабаг; его отпустили с почетом. Это не помешало Левану в союзе с упорным врагом персиян Луарсабом I Карталинским позже воевать в Азербайджане. Однако Леван перешел потом опять на сторону Тахмаспа.

Вот почему, когда Тахмасп совершил новую экспедицию в Самцхе и завоевал Карталинию, покой Кахетии не был нарушен. Во время борьбы Симона с персиянами Леван ухитрился одновременно подарками задабривать шаха, свидетельствуя о своей верности — и посылать помощь Симону.

Вообще Кахетия умела ладить с Персией все XVI столетие[14]. В это самое время Карталиния и ее цари — Константин, Давид, Луарсаб — являются настоящим оплотом веры и независимости.

Какая из этих двух политик была разумнее, сказать трудно. Цари-оппортунисты не раз избавляли страну от нашествий, но ничего не сделали для национального самолюбия и для Христа; цари-крестоносцы не раз накликали беду на свое несчастное отечество, но их любили и память их почитали.

Позже роли меняются. Силы Карталинии были сломлены, и она все более поддавалась персидским влияниям. Уже одновременно с Симоном сидит в Тифлисе ставленник персиян Даудхан. Сын же его, Ростом, в котором мусульманин и персидский вельможа уживались с грузином, открыл самую широкую дорогу и без того всегда сильному в стране персидскому влиянию. А его соперник Теймураз I, сын замученной Аббасом Кетеваны и царь Кахетии, до того цветущей, но тем же Аббасом превращенной в груду развалин, верный традициям православного царства, борется всю жизнь с превозмогающими обстоятельствами и обнаруживает поистине великую силу духа.

III

Органическое единение Грузии с Персией не могло иметь место хотя бы потому, что сама Персия не была органически целостным государством в европейском смысле, а, скорее, сложным политическим телом, образованным из единиц не административного, а государственного характера (т. е. Staatenstaat немецких публицистов), как бы этот государственный характер составных единиц ни был слабо выражен. Конечно, огромное значение при таком строе играет фактическое соотношение сил шаха и вассалов.

Если имя шаха — Аббас I, то узы единства чувствительно сжимаются, если это шах Гуссейн — картина меняется. Вообще можно сказать, что громкий титул «царь царей» может быть одинаково комплиментом как шаху, так и вассалам, смотря по обстоятельствам, титул этот означает или: из всех царей царь, или же: над царями царь. Такими царями под шахом были одно время грузинские цари.

Правда, неоднократно Грузию просто-напросто завоевывали. Но, во-первых, оккупация никогда не бывала полной (почему — сказано выше). Во-вторых, чтобы удерживать страну в повиновении, брали заложников — преимущественно из царевичей и знати, занимали цитадели гарнизонами, а главное — вверяли страну человеку, на которого полагались. Если бы персияне обладали сами развитым административным механизмом, то, конечно, они могли бы прочнее держаться в Грузии. На деле же им приходилось установлять modus vivendi с побежденными. Договорным соглашением кончилось и страшное разорение Кахетии Аббасом I[15].

Персияне поступали совершенно в духе праворазвития той эпохи и сообразно доступным для них средствам, когда ограничивались привлечением на свою сторону или в случае нужды захватом царя и сильнейших феодалов. Оставляя царю или же (если он находился в Испагане) его заместителям текущие функции суда и отраслей управления, шах снабжал своего избранника (принадлежавшего, стало быть, к местной династии) инвеститурными знаками, осыпал его подарками, возлагал на него поручения. Таким образом, вопрос разрешался очень просто: народ продолжал иметь правителей из национальной исторической династии, но существенным условием занятия престола была шахская инвеститура. В рамках вассальной зависимости от Персии продолжали жить традиции монархии Багратидов, и Персия мирилась с этим, коль скоро ей ничто не угрожало.

А раз зависимость Грузии сказывалась в вассальности ее царей, то, припоминая влияние вообще иранской культуры на грузин и близость царей-вассалов к испаганскому двору, мы не станем удивляться той двойственности в роли грузинских царей, которая так бросается в глаза в течение XVII и начала XVIII века. Они одновременно грузинские Багратиды и первостепенные персидские вельможи, одновременно православные и мусульмане. Даже те, которые, как Ростом, и родились в мусульманстве, не обходят своими щедротами и церквей, как настоящие Багратиды Божией милостью. А в качестве персидских вельмож они играют порой видную роль в Персии, часто занимая первые должности государства. Но сила их в Персии, конечно, основывалась на том, что в качестве царей грузинских они располагали известными ресурсами. И вот, подвизаясь на почве иранской политики, цари и первейшие князья (тоже сильные люди в Персии) постепенно втягивали массу грузин в персидские дела[16]. В таких случаях цари не раз осыпались золотом и бесчисленными подарками со стороны шахов, а доблестное воинство снискивало немалое количество добычи на полях сражений, в которых следовало за своими природными царями и князьями.