Читать книгу "Тайны Третьего Рейха. Рай для немцев - Олег Пленков"

Во «Второй книге» Гитлер поднимает вопрос о союзе Германии с Италией и Англией и пишет о многочисленных преимуществах этого альянса: «Этим альянсом мы, национал-социалисты, осознанно подводим черту под внешней политикой довоенного времени. Мы продолжим внешнюю политику с того момента, на котором остановились за шесть веков до этого. Мы прекратим вечное распространение германцев на Юг и Запад Европы и обратим свои взоры на восточные территории. Мы покончим, наконец, с колониальной и торговой политикой довоенных времен и перейдем к геополитике, гарантирующей наше будущее. Если ныне мы говорим о приобретении в Европе новых земель, то имеем в виду прежде всего Россию и подчиненные ей окраинные государства». И продолжал: «Требование о восстановлении границ 1914 г. является политической бессмыслицей, поскольку они ничего не дают немецкому народу в будущем». Во «Второй книге» Гитлер прямо указывал, что Германия должна увеличить свою площадь на 500 м2 за счет восточных территорий. Гитлер считал, что «не западная и не восточная ориентация должны определять в будущем нашу внешнюю политику, а восточная политика в смысле приобретения необходимого пространства для немецкого народа. Но поскольку очень много сил и средств придется затратить на то, чтобы задушить нашего злейшего врага — Францию, то нам придется пожертвовать всем, чем потребуется, чтобы осуществить крушение французского гегемонистского положения в Европе. Поэтому для нас сейчас является естественным союзником любая держава, которая не намерена терпеть французскую гегемонию на континенте. Никакое паломничество к подобной державе не должно казаться нам обременительным, ничто не должно побудить нас к отказу от такого союза, лишь бы конечным результатом было поражение нашего злейшего врага». Такие жертвы, как отказ от Южного Тироля, отказ от мировой торговли, от колоний, казались Гитлеру вполне приемлемыми ради заключения союза с Италией и Англией. Францию во «Второй книге» Гитлер описывал как «опаснейшего врага», ибо она, благодаря политике союзов, способна постоянно создавать смертельную угрозу Германии. В какой бы конфликт Германия ни ввязалась, Франция всегда будет стремиться использовать его в своих интересах. В качестве «доказательства» своему утверждению Гитлер писал, что за три века до 1870 г. Франция нападала на Германию 29 раз. Если же Веймарская республика смогла добиться дружбы с этой страной, то это меньше всего ее красит. Гитлер писал, что никто лучше Шопенгауэра не смог характеризовать французскую суетность: «Африка знаменита обезьянами, а Европа — французами». Несмотря на этот уничижительный отклик, к Франции в целом Гитлер относился уважительно; ему очень импонировал Клемансо и нравилось его высказывание: «Для меня мир — это продолжение войны». Гитлер писал, что будь он французом, то несомненно оказался бы на стороне «Тигра»-Клемансо. Надо отметить, что франкофобия Гитлера исчезла в 1940 г., после того, как Франция была повержена, что указывает на вторичный характер этой враждебности фюрера. По-человечески враждебность немцев к Франции понятна — в Первую мировую войну эти страны были врагами.

При линейном сохранении демографических тенденций первой трети XX века обязательно должна была встать проблема жизненного пространства, но, во-первых, демографические тенденции не развивались прямолинейно, во-вторых, аграрной сфере также было присуще скачкообразное развитие. Эти мнимые немецкие геополитические проблемы Гитлер собирался решить за счет других народов, но, исходя из политической ситуации и научного знания того времени, сделать это по-другому на самом деле было невозможно. Г. Гиммлер вполне последовательно сформулировал мысль своего шефа после поездки по Украине в 1942 г.: социальный вопрос можно решить, убив другого, чтобы отобрать у него пашню. То, что нацисты (и до них националисты-фелькише) говорили о необходимости возрождения немечества (Deutschtum), было для фелькише, как и для нацистов, предпосылкой будущего национального имперского величия, но такая формулировка стратегической цели движения была слишком неопределенной и расплывчатой — стройность и целостность ей придал Гитлер. Именно он сформулировал мысль о необходимости создания нового великого немецкого «жизненного пространства» на Востоке, что и было хилиастической конечной целью нацистского движения, как задумал ее Гитлер, — утопией, которая обещала немецкому народу долгожданное избавление от тяготивших Германию материальных и экономических ограничений.

Ситуацию необходимости новой геополитики и решения проблемы «жизненного пространства», предложенного Гитлером, можно сравнить с кажущейся безысходностью экологической проблемы в 70–80 гг. XX века; в высшей степени драматично эта проблема было изложена в докладе Римскому клубу «Пределы роста». Со временем, однако, ситуация переменилась к лучшему, и нынешнее положение мы оцениваем уже не столь трагически. Параллель между двумя этими проблемами кажется не очень корректной, но вполне характеризует ситуацию.

В принципе, обе тоталитарные системы (советская и нацистская) не достигли желанной цели — полного социального благополучия, но по разным причинам. Американский социолог Уолт Ростоу в свое время писал, что социальное развитие общества и возникновение общества потребления детерминировано экономическим развитием. Октябрьская революция, объективно приведшая к модернизации, была абсурдна по той причине, что не привела к росту душевого потребления. Германия же (по Ростоу) в веймарские времена находилась на пути модернизации и на пороге общества потребления, но гитлеровская идея военной экспансии ради завоевания жизненного пространства (вскоре изжившая себя) в конечном счете отбросила немцев назад. Оба пути — и нацистский, и советский — вели в тупик, с той лишь разницей, что в первом случае путь не был проделан до логического конца (прерван войной), а во втором случае точки над i были расставлены, и никаких сомнений не осталось.

ГЛАВА I.

ЭКОНОМИКА И ОБЩЕСТВО В ТРЕТЬЕМ РЕЙХЕ

Соотношение теории и практики в нацистской экономической политике

В сентябре 1923 г. Гитлер писал, что экономика имеет только второстепенное значение по сравнению с политикой. Вопрос о предпочтении Гитлера рыночной или плановой экономики остается открытым. По всей видимости, главной причиной сдержанности Гитлера было нежелание отпугнуть промышленников, да и внутри партии по этому вопросу имелись весьма значительные расхождения. Будучи по убеждениям социал-дарвинистом, Гитлер должен был бы склоняться к рыночной экономике и конкуренции, но они являлись частью кредо буржуазных политиков, а Гитлеру хотелось набрать некоторую дистанцию по отношению к этим ценностям. С другой стороны, партия декларировала стремление к социальной гармонии и к примату политики, что было ближе именно плановым началам в экономике: программа НСДАП (пункт 13) требовала огосударствления трестов и проведения отвечающей национальным интересам аграрной реформы (пункт 17); в 1920 г. Гитлер предлагал национализировать банки и крупную торговлю.

То, что получилось в итоге, стало синтезом национализма и социализма. В военное время плановые начала настолько усилились, что министр вооружений Шпеер, дабы не отпугнуть крупных предпринимателей, подчеркивал, что после окончания войны рыночная экономика должна быть восстановлена в прежнем объеме. Гитлер же в это время все чаще хвалил Сталина за то, что тот разрушил старые элиты и создал плановую экономику, которая лучше справлялась со своими задачами во время войны. Встает вопрос: если Гитлер склонялся-таки к плановой экономике, то как он относился к частной собственности, практически несоединимой с плановыми началами? Ненависть к капитализму и либерализму, безусловно, не позволяла декларировать необходимость защиты частной собственности на средства производства, поэтому высказывания Гитлера на этот счет неопределенны и намеренно многозначны.