Читать книгу "Икона и человек - Евгений Ройзман"

«Вы воевали?» — спрашиваю. «А то! — отвечает. — Ушел по ворошиловскому набору сразу после десятого класса, в 40-м году. Служил на Западной Украине. Стояли мы на Буге…» «А как для вас война началась?» — спрашиваю. «В субботу, — говорит, — получил увольнение. И пошли мы в близлежащий городок. Сели в кабачке выпить пива. Я, еще один солдат и лейтенант с нами. Вокруг нас все крутился поляк, хозяин кабачка. Подливал нам пива, всячески угощал и никак не хотел брать с нас денег. Наш лейтенант пытался всучить ему деньги. Хозяин в последний момент убрал руки за спину, и деньги упали на пол. Поляк наклонился, чтобы их поднять, и вдруг у него из кармана упала и разлетелась по полу пачка фотографий. Он побелел, выпрыгнул в окно и помчался к лесу. Лейтенант истошным голосом закричал: „Стреляйте по ногам, возьмем живым!“». «Что на фотографиях-то было?» — спрашиваю. «Да ничего, — говорит, — весь комсостав нашей дивизии. Еле скрутили мы его. Вечером в части командира наградили часами, а нам с бойцом объявили благодарность и предоставили двухнедельный отпуск. Я очень обрадовался и утром собирался уехать к родителям в Киев. Спать лег счастливый…

Прошел я всю войну. Видел все, что можно было увидеть. Был ранен, контужен, лежал в госпиталях. Однажды в Кисловодск, в госпиталь, приехал знаменитый Вольф Мессинг выступать перед ранеными. Там я с ним и познакомился. Он сказал одну очень интересную вещь, я помню это всю жизнь: „Ни одно доброе дело не пропадает“.

В госпитале я познакомился с одной прекрасной девушкой. Она стала моей женой. Мы приехали сюда, в Свердловск, и остались здесь жить».

«А чем вы сейчас занимаетесь?» — «Вообще-то я занимаюсь педагогикой, — отвечает. — Я много преподавал, занимался научной работой. Я счастливый человек, у меня много учеников. Одно время занимался творческим наследием Макаренко…» — «Во-во, — перебил я его. — Только перечитал „Педагогическую поэму“…» — «Что вы говорите! Это великая книга, а Макаренко великий педагог! Правда, его не очень жаловала Крупская, говорила: Это „беспризорная педагогика“». Я говорю: «Крупская-то что в педагогике понимала?» Он отвечает: «Ну не скажите, все-таки двенадцать томов издано». Я говорю: «Ну все равно она, видимо, хорошая тетка была». Он говорит: «Это несомненно». «Вообще, — говорю, — когда сам столкнулся, „Педагогическую поэму“ прочел по-другому. Макаренко повезло. Все-таки за ним стояла советская власть, ЧК. У колонистов были стимулы, такие как комсомол и рабфак, к тому же они не были наркоманами…»

Мы давно уже приехали. Стояли у его дома и разговаривали. Я хотел ему подарить книжку своих стихов, но не нашел. У меня была с собой статья из «АиФа». Я ему ее отдал. И был приятно удивлен, что он знает нас и поддерживает. «Все-таки, наверное, страшно?» — спрашивает он меня. Я ему говорю: «Вот вы всю войну прошли, под пули лезли, в атаку ходили — не страшно?» Говорит: «Да как-то не задумывался…» «Смотрите, — говорю, — выжили, победили — гордо?!» Он улыбнулся. «Вот, — говорю, — и мне за вас тоже гордо!» «Будьте осторожней!» — отвечает. «Спасибо», — говорю. «Все-таки возьмите деньги». — «Да что вы, не надо мне никаких денег». Он настаивает: «Берите, Женя, не стесняйтесь. У меня роскошная пенсия!»

Фамилия этого человека Яковлев. Он 22-го года рождения. Я дал ему свою визитку, может быть, он мне позвонит.

Приехал на тренировку. Хожу, думаю о своем и улыбаюсь. Парни говорят: «Ты чего такой довольный?» — «Да так, — говорю, — человека хорошего встретил. Радуюсь».

Зачем вы, девушки?

Я, когда освободился, до поступления в университет работал на Уралмаше, в 50-м цехе, на сборке.

И вот однажды вышел в третью смену, в ночь, а я и так-то не высыпался, а тут вообще как чумной ходил. И в перерыв забрел к девчонкам-крановщицам в тепляк. Сел в уголок, а там тумбочка стояла. Я каску снял, голову уронил и закемарил. А их там собралось человек пять-семь: крановщицы да малярши еще подошли. И они видят, что я уснул, заговорили о своих бабских делах. Ну какие там бабы — лет по тридцать, может. И без всякого спиртного посреди рабочей смены рассказывали о жизни в таких подробностях, что я проснулся и слушаю. И боюсь, что они увидят, что я покраснел и уже не сплю. Я никогда не представлял, что женщины могут настолько откровенно разговаривать друг с другом о таких серьезных интимных вещах. Ну, в общем, такого наслушался, что до сих пор стесняюсь.

Все-таки женщины отличаются от мужчин. Не представляю, чтобы мужчины могли делиться друг с другом такими подробностями. А уважающие себя мужчины тем более.

А среди этих девушек была крановщица Тома, очень красивая, спокойная женщина. У нее муж был очень ревнивый, работал в милиции на Машиностроителей, 45, и каждую смену встречал ее возле проходной. А со мной в бригаде работал один парень, и у них была любовь. И рядом с цехом стояла такая будочка, уж не помню, что в ней хранилось. А у Васи был ключ от нее. И он минут за пять до обеденного перерыва уходил в эту будочку, а потом туда осторожно приходила Тома. И так каждую смену вместо обеда… Так вот, она в общем девичьем разговоре не участвовала. Не знаю, может, ее все устраивало.

Рассказ

Забирала дочку из садика. Воспитательница сказала, что завтра утренник и дочке надо обязательно быть в нарядном платье. Она запереживала, потому что жили бедно и платья нарядного не было. Но муж должен был сегодня на заводе получить премию, и она, подхватив дочку, заторопилась домой. Мужа еще не было. Попросив соседей присмотреть, побежала в «Детский мир» на Культуры, что напротив кафе «Березка», и увидела замечательное розовое платье. Упросила продавщицу придержать до закрытия, до восьми, и побежала домой.

Пришел муж — она к нему. Он в сердцах:

— Да не дали сегодня премию…

Махнул рукой и вышел во двор, где напротив подъезда стоял стол и мужики играли в домино.

Она очень расстроилась, уложила дочку спать и стала думать. Потом тряхнула волосами и достала голубое платье. Замечательное голубое платье, которое несколько лет назад шила себе на свадьбу. Взяла ножницы, вздохнула и стала кроить.

Когда пришел муж, она ушла на кухню, чтобы никому не мешать. Швейной машинки у нее не было, и поэтому шила она на руках. Деревенская девчонка, она руками умела делать все. К утру платье было готово.

Она разбудила дочку, нарядила ее и заплела в косички голубые бантики. Чудное получилось платье! Дочка очень радовалась.

Она заторопилась отвести дочку в садик, потому что ей тоже надо было на работу.

Муж, выходя из дому вместе с ними, вдруг сказал:

— А! Премию-то дали! Вот, возьми…

Она посмотрела на него:

— Ты что?

А он растерялся и говорит:

— Я хотел, чтобы ты сильнее обрадовалась…

Противостояние

В конце 70-х на Свердловском централе малолетки пошумели. Не то чтобы бунт. Так, хипиш получился. Попкарша (надзирательница) там одна работала, молодая и дерзкая. Своим наглым взглядом малолеток смущала. Они ее подозвали. Она отомкнула кормушку. Ее нежную девичью руку в камеру затянули и за 30 секунд полную ладошку надрочили. Она потом три дня голосила и бегала в санчасть, где ей руку в хлорке отмачивали. Весь маникюр сошел. Но я не об этом.