Читать книгу "Отара уходит на ветер. Повесть - Алексей Леснянский"

— Не припомню.

— Если кто-нибудь из них сломает себе шею, первую помощь окажу?

— Да хорош уже…

— Тогда чё те надо?!

— Андрюха, ты не такой ведь…

— Куда там.

— А чё на Мальдивы не поехал? Уж и конторе всей в картинках описал, куда лыжи навострил. А пятый день на «Сороказёрках» торчишь. Жена ему названивает: «Милый, ты же обещал». А он ей: «Потом, Оля»… Так хоть бы клевало! Хоть бы не любил её!

— Отвянь.

— Признайся же, что тебе тут по кайфу. Вот так вот заплыть на лодке и высиживать в камыше непонятно что.

— Не знаю.

— Не знает он… Пятые сутки уж пошли, как не знает. Днём ещё ладно, а вот ночью особенно притихнет и не знает… Ну, когда деревенские мужики на соседней стоянке уловами при царе горохе хвастают.

— Причём тут мужики вообще?

— Притом… Так говорят, что вспоминаешь то, чего с тобой сроду не было. И хочется подойти к ним и задать вопрос жизни и смерти: «Мужики, закурить не будет?». И узнать, что початая пачка с истиной вон там — под дождевиком лежит, чтоб не намочило.

Проделав цирковые номера, юные всадники съехались для совещания.

— Может, оно им и не к спеху, на конях-то, — подумал Санька. — Сытые, пьяные. В нашу сторону и не смотрят.

Ему вдруг стало обидно, что ради брюха пришлось взбудоражить скотину на такой жаре. Отыгрался он на Вовке.

— Чё гонял, как ненормальный? — так спросил Санька у товарища, как будто сам был изначально против своей же идеи устроить представление. — Чую — пожрали с подливом.

— Может, срастётся ещё, — сказал Вовка.

— Ага — щас… У них по любой сейчас одно на уме: ночи дождаться и заняться сам знаешь чем. Сдалось им твоё катание.

— Так одно другому вроде не мешает.

— Не до нас им, тебе говорят, — с видом знатока произнёс Санька и понёс речь, заимствованную у кого-то из деревенских сидельцев. — Бабы двигаются и разговаривают с прицелом. Чтобы понравиться. Стало быть, незамужние. Ржут и ржут. Не голосом — утробой хохочут. Думаешь, им смешно? Ни фига. Вслушайся. Одним вообще не до смеха, годы уходят. Другие просто — для сотрясения воздуха. Рожать самая пора.

— Точно, — с восхищением сказал Вовка.

— Обращайся, если чё, — доигрывая роль бывалого, небрежно ответил Вовка, но удовольствия от спича не ощутил. — Закурить дай.

Курить парни начали недавно и капитальной зависимости от табака ещё не приобрели. Дымили они больше друг для друга, чем для самих себя. Санька впервые взял в руки сигарету за полгода до описываемых событий — упрочивал лидерство среди сверстников. Вовка нашёл в пускании дыма что-то мечтательно-философское месяца три назад и на переменах стал бегать за гаражи. Курили они тоже по-разному. Санька делал это как мужик, стеснённый по времени. Он прятал сигарету в кулак, а потом неглубокими и частыми затяжками скашивал её до самого фильтра. Вовка курил, как английский джентльмен в клубе для рождённых править Британией. Он делал это не спеша, затягивался глубоко, окутывал себя дымом и, добравшись до середины сигареты, небрежно закруглялся.

— Опять бычок не затушил, — попенял Санька другу. — В какой раз уже. Хошь, чтоб степь полыхнула?

Вовка молча слез с коня и направился к дымившемуся окурку.

— Давай — скажи ещё, что зелёнка кругом, — наседал Санька, — что негде палу зародиться.

Вовка не реагировал.

— Игнорируешь меня? — психанул Санька. — Давай, давай! А я тебе пока про шалгиновскую дойку расскажу. Горела, как ненормальная. Пока вся не выгорела — фиг успокоилась. Два трупа — кассирша и управляющий. И это без доярок и животины, — кто их там считал!?

— Так там вообще проводка замкнула, — не выдержал Вовка. — Некорректный пример.

— Хорошо. Сейчас мы поедем в Шалгиново, и ты всей деревне скажешь: «Куча трупов — это некорректный пример». А я в сторонке постою и посмотрю, чё с тобой сделают… Короче, закон о куреве знаешь?

— Знаю.

— Забудь.

— Как?!

— КАком!.. Нет такого закона. Есть заповедь. Закон — это когда перед другими отчитываешься, заповедь — перед собой отчёт. В воде по горло стоишь — и то затуши.

Молодецкий свист со стороны подвыпившей компании…

— О-па, — замерев, произнёс Вовка. — Про самцов-то ты и забыл в своих наблюдениях. Кажись, клюнули.

— Я ж говорил! — вмиг воскрес Санька и затараторил: «Главно — не кипишись под клиентом. Видать, не зря ты чуть два раза не навернулся! Короче, самим не стоит подъезжать, а то подумают, что оно нам надо. Пусть сами подходят, хотя опять же вдруг им лень».

— Заткнись уже, — улыбнувшись, обрубил Вовка.

3

— Здорово, пацаны, — обратился к нашим верховым худощавый высокий парень, одетый в военные штаны и футболку. — Нам бы прокатиться. Как смотрите на это?

— Там нам это — некогда, — ответил Санька. — Скотину надо гнать.

— Да пусть пока тут попасётся, — сказал парень. — Поди, ничё.

— Трава на этом пятаке беспонтовая, — возразил Санька. — Калорий — ноль. Не пожрут нормально — в зиму падежа жди.

— Да мы всего один час покатаемся!

— Ща каждый час — на вес золота. Поголовье вес набирает. А не наберёт — отрыгнётся потом. Знаешь, чё такое ослабевшую корову подымать? — В разгар жары Саньку обдало холодом, он вспомнил страшную зиму 2008-го, колхозный гурт, себя пятнадцатилетнего. — Одну оглоблю — под передние ноги, вторую — под задние. И вчетвером поднимали, значит…

А тут телёнок ещё трётся. Пытается к вымю подлезть. К лежачей-то. А мы её подымаем, а она опять падает. Мы её подымаем, а она — опять. Мы её на бок кантуем, чтоб молоко сдоить. А молока — хрен! Откуда ему взяться? Схудала, сил у неё нет. У неё сил, а у нас — кормов. Неурожай, сена на четыре дня осталось. Вставай, сука, орём. Телёнок у тебя. Лупим её, значит. Но её уже ничто не спасёт, все знают. Даже дроблёнка. Хоть в задницу пихай — толку ноль. Понос от дроблёнки откроется, ещё быстрее сдохнет. А потом…

Потом забиваем её. Телёнок орёт голода. И медленно умирает. Сутки, а то и двое. Это для вас две головы — не потеря. Канеш, когда целое стадо по кругу бродит. Вы и не заметите, если десяток-другой исчезнет. А для пастуха потеря одной головы — конкретная брешь в стаде. Глаз режет, как видать, что 37-ой нет. И маешься…

А ведь не одна голова тогда слегла. По утряни боялись КРС подымать. Идёшь и думаешь: «А вдруг и эта не встанет?» Когда все лежат спросонья, вроде как кажется, что у всех всё нормально. Но вот поднялась первая, вторая, десятая. А двадцатая полёживает, жвачку жуёт.

— Орбит, — попытался разрядить атмосферу Вовка. Неудачно.