Читать книгу "Монсегюр и загадка катаров - Жан Маркаль"

Римские поселения в районе Монсегюра возможны, но, кроме одной бронзовой монеты III века н. э., никаких доказательств их существования нет; правда, римляне почти не селились на возвышенных местах, предпочитая размещать свои лагеря и сторожевые заставы в долинах, где им было легче контролировать дороги, которые в горах были большой редкостью. Фактически район Монсегюра, похоже, приобрел определенное значение только к концу Римской империи, с приходом вестготов.

Известно, что вестготы оставили неизгладимый отпечаток в культуре большей части Окситании. Они заселили большую территорию между Нарбонном и Аженом, Руэргом и Перигором, Пиренеи, не доходя до Сердани и Комменжа. Эти вестготы, пришедшие из Швеции несколькими волнами нашествия, были далеко не такими «варварами», как хотят нам внушить: прежде всего они не отличались большей жестокостью, чем все остальные народы того времени, и, далее, если они иногда разрушали города, то отстраивали другие и создали блистательную культуру, свидетельства которой приводит археология. Так, благодаря им возникла знаменитая Септимания, позже ставшая Разе, вскорости разделенная на три графства — Каркассон, Нарбонн и собственно Разе, то есть Ренн-ле-Шато, или Ренн-ле-Бен. В рамках вестготского административного устройства уже начинает вырисовываться сеньория Мирпуа, включающая в себя район Монсегюра. После мусульманских вторжений и отвоевания этих земель франками сформировалась феодальная структура; тогда появилось графство Фуа, в зависимость от которого попала сеньория Мирпуа, а значит, и Монсегюр.

В Раннее средневековье жизнь обитателей Монсегюра, должно быть, походила на жизнь всех остальных горцев: чем, кроме скотоводства и скудного ремесла, они могли заниматься в этом бедном, но не сказать чтобы негостеприимном краю, где, по правде говоря, удобнее было скрываться, чем вести доходный промысел? Если бы на поге не поселилась катарская община, то ли чтобы укрыться там, то ли чтобы в уединении медитировать и совершать обряды, сегодня бы никто не говорил о Монсегюре, и развалины замка не возносили бы к небесам загадочный призыв на языке, которого мы даже не понимаем.

Итак, в начале XIII века катары начали посещать пог Монсегюр. У северного фаса стали строиться маленькие домики, образовав настоящую деревню. Один из этих домиков принадлежал лично некой Форнейре, матери местного сеньора Рамона де Переллы, одного из вассалов Рамона-Рожера, графа де Фуа. Это были времена, когда под покровительством графа Тулузского Раймунда VI ересь распространялась по всему Лангедоку. Но катары ощущали угрозу, надвигающуюся с севера: притязания короля Франции на окситанские земли становились все явственней, а катары знали, что Филипп Август воспользуется малейшим предлогом, чтобы ввести войска и аннексировать территорию страны, которая неудобна для капетингской монархии. Этот предлог был налицо — альбигойская ересь, яростно обличающая официальные проповеди и прежде всего наносящая ущерб местным церковникам, лишая их паствы. Филипп Август пытался добиться от папы разрешения на крестовый поход, чтобы пресечь распространение ереси.

Тогда вожди катаров попросили Рамона де Переллу укрепить руины Монсегюра. Рамон перестроил крепость, также зная, что конфронтация неизбежна. В 1206 году Эсклармонда, сестра графа де Фуа, получила consolamentum — высшее причастие, правду сказать, единственное причастие катаров, тем самым войдя в число совершенных среди верующих. В то же самое время один испанец, Доминик де Гусман, который станет знаменитым святым Домиником, поселился в Фанжо, в самом сердце страны, приняв на себя миссию вернуть ее к ортодоксальному учению. Потом в 1206 году произошло убийство Петра де Кастельно, папского легата, которое стало для папы Иннокентия III предлогом, чтобы провозгласить крестовый поход. Жребий был брошен. Симон де Монфор во главе королевских войск разорил страну и добился бесспорных успехов. Но если казалось, что Окситания потеряна для катаров, крепость Монсегюр не подверглась нападению, и в ней поселялось все больше верующих. Поражение при Мюре в 1213 году возвестило конец свободной Окситании и в то же время спокойной жизни катаров. Отныне, чтобы выжить, им надо было прятаться и избегать грозных агентов инквизиции, этой огромной машины для подавления умов и сжигания тел, предоставленной в распоряжение монахов святого Доминика под ответственность Святого Престола. Симон де Монфор умер в 1218 году, святой Доминик — в 1221 году, Раймунд VI Тулузский — в 1222 году. Сын последнего, Раймунд VII, в 1226 году был отлучен, потому что проявлял слишком большую терпимость в отношении катаров и выражал желание отвоевать все домены, которые начали прибирать к рукам северные крестоносцы. Но в 1229 году граф Тулузский был вынужден покориться, согласно договору в Mo между ним и Людовиком IX, на самом деле между ним и Бланкой Кастильской, в чьих руках находились бразды правления королевством до совершеннолетия сына.

Договор в Mo нанес катаризму очень жестокий удар; даже если Раймунд VII вел очевидную двойную игру, он вынужден был пожертвовать некоторыми слишком видными еретиками, чтобы спасти других. Катарам, которых в основном очень хорошо принимало даже католическое население, потому что они оказывали сопротивление французской оккупации, пришлось создать собственную организацию. В 1232 году по предложению диакона Гиллаберта из Кастра они созвали внушительный собор. В ходе этого собрания они официально попросили Рамона де Переллу, который не принадлежал к их числу, но покровительствовал им, согласиться на поселение в деревню всех катаров, которые захотят там укрыться, а также попросили усилить замок. Рамон де Перелла колебался: он знал, что, соглашаясь на просьбу катаров, он ставит себя вне закона и против него могут подняться Церковь и французский король. Но он понадеялся на положение пога Монсегюр, считавшегося неприступным. Наконец он согласился и велел укрепить крепость и гарнизон.

Надо сказать, у катаров были средства, чтобы внести свою лепту в эти приготовления к обороне. Они владели громадной казной, происхождение которой все еще остается несколько загадочным, и поместили ее в подземельях замка. Они щедро платили Перелле и вносили свой вклад в содержание гарнизона.

Монсегюр тогда стал настоящим светочем катаризма, «синагогой Сатаны», как писали некоторые хронисты той эпохи. Многочисленные паломники стекались сюда со всей Окситании, чтобы послушать проповеди «добрых людей». Удивительно, что сенешали короля не сделали ни одной попытки захватить Монсегюр до того, как его укрепления были усилены, и ничего всерьез не предпринимали также против паломников. Похоже, Бланка Кастильская по причинам, которые нам неизвестны, на практике щадила катаров, при этом громко провозглашая, что их необходимо уничтожить. Позиция регентши по отношению к Раймунду VII далеко не была ясной[2].

Однако Раймунд VII, находясь в неудобной позиции, должен был предоставлять свидетельства благонамеренности по отношению как к королевской власти, так и к папе. Конечно, он регулярно заявлял протесты против действий инквизиции в его доменах: он очень хорошо знал, что местные епископы и священники куда менее сурово, чем братья святого Доминика, борются с еретиками, и тем самым помогал последним. Впрочем, он добился временной приостановки действий инквизиции в своих владениях на четыре года, с 1237 по 1241 год, и это было относительным успехом. Но в качестве компенсации ему самому приходилось демонстрировать суровость по отношению к некоторым слишком видным «добрым людям»: так, он должен был забрать из Монсегюра альбигойского диакона Жоана Камбитора и еще трех еретиков и сжечь их на костре в Тулузе.