Читать книгу "Дело: «Ястребы и голуби холодной войны» - Георгий Арбатов"

Москвичи, а вслед за ними и жители других городов и регионов узнавали о дачах, которые строятся для его сына и для дочки. Ну и, конечно, «царские охоты», о которых шло немало разговоров, как и об «охотничьих домиках», на деле являвшихся большими домами, настоящими хоромами с зимним садом, бассейном и прочими атрибутами.

Много было и другого, и к реально существовавшему добавлялось, естественно, еще больше вымыслов и домыслов, тоже подрывавших авторитет власти, руководства и компартии. Все это создавало эффект домино, так как явно подавало дурной пример чиновникам всех рангов, фактически утверждало вседозволенность. Последняя достигла невиданных масштабов. Произвол обязательно связан с вседозволенностью. Единственное, что мог в это привнести от себя Брежнев, – очень уж видный всем, беззастенчивый «личный пример» и не знавшие границ либерализм и попустительство в отношении особенно близких к нему людей – Щелокова, Медунова, Рашидова, Алиева и Кунаева.

Для целой группы людей, окружавших Брежнева, узаконивались роскошные дома приемов и «охотничьи домики», дорогие подарки и всевозможные услуги тех, кто ведал дефицитом; такая система стремительно распространялась вглубь и вширь – на республики и их руководителей, затем на области и города, в чем-то на районы, даже на предприятия и хозяйства. Границы между дозволенным своим и недозволенным чужим стирались.

Ответственная должность превращалась нечестными людьми в кормушку. Все дурное, что проступало в Москве, тут же дублировалось в провинции – и спецлечение, и специальные жилые дома, и спецстоловые – все, вплоть до пресловутой «сотой секции» ГУМа, торговавшей импортным и отечественным дефицитом.

* * *

Во всех неблаговидных делах, которые удобряли почву массового недовольства, немалую роль, как уже отмечалось, играла семья Брежнева. Конечно, трудно спорить с тем, что это не снимает ответственности с него самого – ведь он не только терпел, но, может быть, и поощрял дурные нравы членов семьи, прежде всего своих детей. Наверное, это так. Но я не хочу искать виноватых, а просто констатирую факт: от семьи, от многочисленных родственников, а также от близких к ним людей, тянувшихся за Брежневым шлейфом с Украины, Молдавии и других мест его прежней работы, шло что-то дурное, растлевающее, усугублявшее многие его личные слабости и недостатки.

Кое-что Брежнев не мог не видеть. Рассказывали, например, что он не раз с горечью жаловался и на поведение дочери, и на запойно пившего сына. Но это не мешало Брежневу покрывать скандальное поведение дочери, и, конечно же, без его ведома и согласия ее последний муж – Чурбанов – просто не мог бы сделать такую головокружительную карьеру: из заурядного милицейского политработника в считаные годы он стал генерал-лейтенантом, первым заместителем министра внутренних дел, был избран в высшие партийные органы, получал награды, машины, дачи и т. д.

То же самое относится и к сыну Брежнева, который был выдвинут в первые заместители министра внешней торговли и в состоянии тяжкого похмелья, надев, чтобы не было видно опухших глаз, темные очки, не раз вел ответственные торговые переговоры (правда, им, как рассказывали, постоянно руководила одна из его сотрудниц, кстати, по слухам, более или менее сносно разбиравшаяся в делах).

Детьми дело не ограничивалось. Заместителем министра стал брат Брежнева, страдавший тем же пороком, что и сын. Не были обделены и дальние родственники, и родственники родственников, и их друзья.

К тому же, как часто бывает, хорошая черта – доброе отношение к товарищам, их поддержка – переросла в черту плохую и очень опасную: покровительство старым дружкам. В какой-то мере это было, конечно, частью той ловкой кадровой политики, о которой уже говорилось: Брежнев хотел и умел расставлять на ключевые посты «своих» людей, пусть совершенно бездарных, но преданных ему. Потом, насколько можно судить, к этому добавилось уже слабоволие перед напором, натиском рвавшихся к власти родственников, приятелей и знакомых. А Брежнев сознательно или интуитивно опасался свежих, сильных и ярких личностей, предпочитал людей серых, посредственных, а подчас и крайне сомнительных с точки зрения их моральных качеств.

Нельзя снимать с Брежнева вину за то, что его слабостью, проявлявшейся в содействии «блестящим карьерам» своих детей, этим чадолюбием за счет государства, ловко пользовался карьерист Щелоков.

* * *

О Щелокове следует сказать несколько слов особо. Брежнев отлично понимал, где находятся рычаги власти, и потому поспешил назначить «своего» человека на пост министра внутренних дел. Щелокова он знал давно и был, видимо, уверен в его преданности. О его качествах, о том, что это был не только серый и ничтожный, но аморальный и даже готовый на преступления человек, сегодня говорить, наверное, нет нужды. Как и о том, что под его руководством коррупция в одном из главных правоохранительных органов государства – МВД – достигла невиданных масштабов. О преследованиях честных работников МВД и их самоубийствах, равно как о присвоении ценностей и хищениях писалось много, так что я останавливаться на этом не хочу. Упомяну только об амбициях этого человека, о которых слышал от некоторых секретарей ЦК, работников аппарата и от Андропова.

Дело в том, что Щелоков, видимо, ощущал, что зарвался, и выход видел только в одном: быстрее, как человек на тонком льду, бежать вперед, забраться так высоко, чтобы обеспечить себе неприкосновенность и при Брежневе, и, по возможности, после него. Его мечтой было стать председателем КГБ и членом Политбюро. Не знаю, может быть, на каком-то этапе болезни Брежнев и уступил бы неистовому давлению своего старого приятеля. Но от такой перспективы были в ужасе большинство тогдашних членов руководства. Мне несколько раз приходилось слышать, в частности от Андропова, о том, что он, Андропов, договаривался с Пельше и Сусловым, что вместе или каждый в отдельности они со всей решительностью поставят перед Брежневым вопрос о Щелокове, о том, что его надо одернуть, остановить его карьеру, а лучше всего – снять.

Знаю, что этот вопрос перед Брежневым ставили, правда, не уверен, что достаточно решительно. Но каждый раз дело кончалось ничем. Единственное, что, может быть, удалось, так это остановить бег Щелокова вперед (хотя, собственно, и достигнутого им было более чем достаточно: генерал армии, член ЦК, Герой Социалистического Труда и даже доктор экономических наук).

* * *

Щелоков был фигурой одиозной, едва ли кого-то можно ставить с ним на одну доску. Но плохих «своих» людей у Брежнева было немало, и он постарался расставить их на многих ключевых постах. Он считал, например, необходимым иметь несколько лично преданных, действительно доверенных лиц в Комитете госбезопасности и держал их там на высоких постах заместителей председателя (Андропову он хотя и доверял, но, тем не менее, считал необходимым «проверять» – это был все-таки не полностью «его» человек, не такой, которого он поднял «из грязи в князи».)

Я говорю о Цвигуне и Циневе. Оба также были щедро наделены наградами и званиями, обоих честные люди не любили и боялись. Первый из них покончил с собой еще при жизни Брежнева. Это самоубийство в ходивших тогда разговорах и публикациях западной печати связывали каким-то образом с делами, разворачивавшимися вокруг дочери Генерального секретаря, но я судить об этом не берусь. Что касается Цинева, то он еще несколько лет после смерти Брежнева оставался на своем посту, а потом ушел в почетную отставку.