Читать книгу "Ассасин - Симона Вилар"

– Вы организовали турнир, государь, – заметил де Шампер. – Вы восстановили город, заняв людей работой, а воинские учения не прекращаются ни на один день.

В затемненном покое было не так жарко, как на залитой солнцем галерее, но все-таки Ричард был полураздет, его легкая шелковая туника липла к телу. Что же их ждет, когда они будут идти в воинском облачении под палящим солнцем? Не повторится ли новый Хаттин, когда люди на рейде падали от солнечных ударов, задыхаясь в доспехах?

– Расскажи еще раз, как сражаются неверные, – попросил король.

И маршал невозмутимо стал рассказывать:

– Наши рыцари совсем иначе воюют в Европе, государь. Там война – это открытая схватка, в которой важнее всего проявление доблести и силы. Здесь же тактика другая. Сарацины понимают, что им не выдержать наскока нашей закованной в броню конницы, поэтому обычно они начинают сражение с того, что обстреливают войска, разя воинов, убивая под ними лошадей. Но сама сарацинская конница, как правило, уходит от прямого удара, и их непросто вынудить пойти на сшибку. Если же они и принимают сражение, то лишь в том случае, когда уверены в своем значительном численном превосходстве. Так было и при Хаттине: Саладин начал бой только после того, когда наши крестоносцы оказались в весьма невыгодных условиях и многие из них пали под обстрелом. Известно, что к Хаттину Саладин пригнал семьдесят верблюдов, груженных стрелами, и недостатка в этих смертоносных жалах они не испытывали.

– Довольно о Хаттине! – Ричард поднял руку. – Хватит говорить о поражениях, ибо отныне нас ждут только победы! И если сарацинские язычники не могут устоять против конницы, то я заставлю их принять именно такой бой, какой нужен нам!

Его уверенность была непоколебима. Но если учитывать, что в Европе Ричард не проиграл ни одного сражения, если вспомнить, что по пути в Святую землю он за месяц захватил остров Кипр и пленил его императора, да и, подойдя к Акре, лишь немногим более чем за месяц взял этот неприступный город-крепость, то, возможно, он и прав, веря в то, что справится и с таким противником, как Саладин. В любом случае его воодушевление передалось и маршалу, и он подумал, что однажды и впрямь настанет момент, когда они въедут под знаменем Христа в Иерусалим и его собратья-тамплиеры вновь займут свою главную резиденцию в Храме Соломона [13].

Они говорили с королем еще достаточно долго, пока у входа в покой не появилась королева Беренгария.

– Господин супруг мой, вы будете сопровождать меня на вечернюю службу?

В первый миг на лице короля появилось раздраженное выражение: он не любил, когда его отвлекали от обсуждения кампании. И Беренгария, похоже, поняла, что пришла не вовремя. Ее смуглое личико побледнело, в кротких карих глазах отразился испуг. Но Ричард заставил себя улыбнуться. Подойдя к жене, он ласково поцеловал ее в лоб.

– Конечно, госпожа моего сердца. Я обязательно пойду с вами.

Когда они удалились, Уильям отправился за сестрой, ибо теперь уже начала спадать жара и на улицы стали выходить люди, так что было самое время для прогулки с Джоанной по городу. Уильям все еще надеялся, что Джоанна узнает в ком-то из встречных лазутчика Мартина д’Анэ.

Обычно на эти выходы брат с сестрой одевались так, чтобы не привлекать к себе внимания. Маршала хорошо знали в Акре, но в одеянии простого сержанта, с надвинутой на глаза каске ему удавалось оставаться неприметным. А Джоанну Уильям уговорил одеваться в костюм орденского сервиента [14]. У Джоанны была женская фигура, женская походка, однако, облаченная в длинную свободную тунику и оплечье с надвинутым на лицо капюшоном, под которым сестра прятала свои длинные черные косы, она все же сходила за юношу.

– Только смотри, не вздумай скрыть что-то от меня, – в который раз предупреждал Уильям сестру.

– Не скрою, – отвечала Джоанна, вскидывая голову. – Я поняла, каков мерзавец этот Мартин д’Анэ, как он меня использовал, порочил, обманывал. О, будь уверен, я укажу, если он покажется. Однако, Уильям, отчего ты так уверен, что этот негодяй еще в Акре?

Тамплиер отмалчивался. Надежды было мало, учитывая, насколько тот был ловок и хитер. Но ведь не мог же он так просто ускользнуть из окруженного крепостными стенами города! Маршал отдал на этот счет особые распоряжения и время от времени лично следил за отбывающими из Акры. Он дал своим людям приметы предполагаемого шпиона: голубоглазый, белокурый рыцарь, очень пригожий собой, рослый и гибкий в движениях. Таковые порой попадались, и тогда их заставляли раздеться, чтобы проверить, есть ли у них на теле шрамы от пыток, некогда оставленных палачами маршала. Но пока все усилия были тщетны. Уильям понимал, насколько беспочвенны его попытки разыскать Мартина д’Анэ, но не переставал надеяться. Внутреннее чутье подсказывало ему, что лазутчик все еще рядом. Этот шпион Саладина… или ассасинов… или евреев, как пытался убедить доверчивую Джоанну Мартин д’Анэ, – кто бы он ни был – враг!

Прохаживаясь по улочкам Акры, брат с сестрой по большей части молчали, однако Уильям внимательно следил за лицом Джоанны, надеясь, что она как-то выдаст себя, даже если пожелает что-то скрыть от него. Одно время Уильям подумывал брать в город вместо сестры ее супруга, который тоже знал в лицо шпиона. Однако переносить общество Обри для Уильяма было свыше сил. Предпочтительнее все же Джоанна. Младшая сестра, родная плоть и кровь. Порой Уильяму казалось, что он испытывает к ней что-то сродни нежности. Он подавлял это чувство. Прежде всего он рыцарь Христа, тамплиер, а она… Она – опорочившая себя в его глазах безрассудная женщина!

В тот день, когда уже отзвонили колокола вечерней службы, Шампер обратил внимание, что на только что безмятежном личике Джоанны появилось изумленное выражение, а ее серо-лиловые глаза удивленно расширились.

– О Небо! Кто это?

Уильям проследил за ее взглядом.

От укрепленной мощными башнями арки ворот на главную Королевскую улицу сворачивал кортеж посланцев мусульман. «Как они посмели явиться, если то, о чем сообщил Гвидо, правда!» – подумал де Шампер. Но правда ли? Осмелились бы они так рисковать, посылая к Ричарду брата самого Саладина? Хотя этот парень – отчаянная голова. Может, именно это и нравилось в нем Львиному Сердцу, ибо король всегда относился к нему с особым расположением.

Сейчас брат Саладина ехал во главе кортежа на великолепном вороном скакуне, его доспехи блистали серебром, на сверкающем шлеме развевался плюмаж. В этом переполненном крестоносцами городе он вел себя с поистине царственным спокойствием, его смуглое лицо оставалось невозмутимым, и лишь порой, блестя осле пительными зубами, он улыбался, когда обращался к сопровождавшему его племяннику Ричарда Генриху Шампанскому, – брат Саладина неплохо говорил на лингва-франка [15].