Читать книгу "На службе в сталинской разведке. Тайны русских спецлужб от бывшего шефа советской разведки в Западной Европе - Вальтер Кривицкий"

Это замечание быстро облетело ближний круг. На смельчака Артузова все смотрели как на конченого человека. Последующие события доказали правоту Артузова. Польша встала на сторону Германии, и, быть может, именно это спасло Артузова на некоторое время. Он был швейцарцем, жившим в царской России и работавшим там учителем французского языка. Еще до мировой войны он участвовал в революционном движении и в 1917 году вступил в большевистскую партию. Он был невысокого роста, седоволосый, имел козлиную бородку и любил музыку. Он женился на русской женщине и завел семью в Москве. В 1937 году, во время великих репрессий, он был арестован и казнен.

Фиаско с Польшей еще больше усилило уверенность Сталина в необходимости умиротворить Гитлера. Он использовал любую возможность донести до Берлина его готовность к установлению дружбы. Гитлеровская «ночь длинных ножей» 30 июня возвысила нацистского лидера в глазах Сталина. Впервые Гитлер продемонстрировал людям в Кремле, что он знает, как обращаться с властью, что он диктатор не только по имени, но и по своим делам. Если у Сталина и были до этого сомнения в способности Гитлера править железной рукой, крушить оппозицию и диктовать свою волю даже влиятельным политическим и военным силам, то теперь эти сомнения улетучились. С этой минуты Сталин начал признавать в Гитлере мастера, человека, способного бросить вызов всему миру. Это обстоятельство, связанное с ночью 30 июня, более чем что-то иное, повлияло на решение Сталина любой ценой добиться взаимопонимания с нацистским режимом.

Две недели спустя, 15 июля, Радек опубликовал статью в официальном советском печатном органе – газете «Известия», в которой попытался напугать Берлин соглашением между Москвой и Версалем. Однако он закончил совершенно противоположным заявлением: «Нет такой причины, по которой фашистская Германия и Советская Россия не могли бы поладить, в том же отношении, в каком добрыми друзьями являются Советский Союз и фашистская Италия».

Предупреждение Гитлера о том, что Германия готова рискнуть и оказаться в окружении, высказанное через фон Нейрата, подвигло Сталина предпринять шаги по созданию контрокружения. Тогда еще существовали тесные взаимоотношения между Красной армией и армией Германии. Торговые связи двух стран также были живы. И потому Сталин смотрел на политический курс Гитлера по отношению к Москве как на маневр с целью получить более выгодную дипломатическую позицию. И чтобы его не обошли с флангов, он решил сам совершить ответный маневр.

Литвинова снова отправили в Женеву. В конце ноября 1934-го он договорился с Пьером Лавалем о предварительном соглашении, предусматривающем пакт о взаимовыгодном сотрудничестве и помощи между Францией и Россией, который был целенаправленно оставлен открытым и для других участников. Этот протокол был подписан 5 декабря в Женеве.

Четыре дня спустя Литвинов выступил со следующим заявлением: «Советский Союз никогда не имел намерения прервать всесторонние дружеские отношения с Германией. Таково, я уверен, и отношение Франции к Германии. Восточноевропейский пакт сделал бы возможным создание и дальнейшее развитие таких отношений между этими тремя странами так же, как и между другими сторонами пакта».

Гитлер наконец-то ответил на этот маневр. Советскому правительству были открыты большие кредиты. Сталин страшно воодушевился. Финансовые интересы Германии, по мнению Сталина, заставили Гитлера раскрыть карты.

Весной 1935 года, во время визита Энтони Идена, Пьера Лаваля и Эдварда Бенеша в Москву, Сталин переживал, как он полагал, триумф. Рейхсбанк предоставил советскому правительству долгосрочный заем в 200 000 000 золотых марок.

Вечером 2 августа 1935 года я с Артузовым и другими его подчиненными находился на Лубянке, в помещении иностранного отдела ОГПУ. Дело было накануне знаменитого первого перелета Леваневского из Москвы в Сан-Франциско через Северный полюс. Мы все ждали машину, чтобы поехать проводить Леваневского и двух его товарищей в Америку. Ожидая ее и убирая бумаги в сейфы, мы вдруг заговорили о наших отношениях с нацистским режимом. Артузов показал нам секретный отчет, только что полученный от одного из наших ведущих агентов в Берлине. Его готовили в ответ на беспокоивший Сталина вопрос: «Насколько влиятельны в Германии те силы, которые выступают за связи с Советским Союзом?»

Представив крайне интересный обзор внутренней экономики и политических условий в Германии, рассказав об элементах возможного несогласия, об отношениях Берлина с Францией и другими державами, о влиятельных людях в окружении Гитлера, наш корреспондент пришел к следующему заключению: «Все советские попытки умиротворить и успокоить Гитлера обречены на провал. Главное препятствие в достижении взаимопонимания с Москвой – это сам Гитлер».

Этот отчет произвел на всех нас глубокое впечатление. Его логика и факты казались неопровержимыми. Мы поинтересовались, как воспринял его «сам». Артузов заметил, что сталинский оптимизм в отношении Германии непоколебим.

– Вы знаете, что Хозяин сказал на последнем заседании политбюро? – Артузов махнул рукой и процитировал Сталина: – «Ну, если Гитлер собирается с нами воевать, зачем тогда он предоставляет нам такие займы? Это невозможно. Деловые круги Германии слишком сильны, а они сейчас на коне».

В сентябре 1935 года я уехал в Западную Европу, чтобы вступить там в новую для меня должность начальника военной разведки. Но уже через месяц я прилетел обратно в Москву. Мой поспешный отъезд был вызван экстраординарным поворотом событий.

Возглавив разведывательную сеть, я обнаружил, что один из наших агентов в Германии неожиданно узнал о тайных переговорах японского военного атташе в Берлине – генерал-лейтенанта Хироси Осимы – и барона Иоахима фон Риббентропа – тогдашнего гитлеровского неофициального министра по особым вопросам в международных отношениях.

Я решил, что эти переговоры были настолько важны для советского правительства, что требуют моего исключительного внимания. Наблюдая за их ходом, я понимал, что это не обычная рутина. Для выполнения задания я должен был располагать очень смелыми и опытными людьми. Именно с этой целью я вернулся в Москву, где должен был также доложить обо всем своему руководству. Прибыв обратно в Голландию, я уже обладал необходимыми полномочиями и средствами, чтобы получить всю возможную информацию о беседах Осимы и Риббентропа.

Эти беседы шли не по обычным внешним дипломатическим каналам. Японский посол в Берлине и германское министерство иностранных дел в них не участвовали. Фон Риббентроп, неофициальный эмиссар Гитлера, лично решал вопросы с японским генералом. К концу 1935 года я располагал информацией, которая недвусмысленно указывала на то, что эти переговоры имели определенную цель. Конечно, мы знали, что целью было поставить мат Советскому Союзу.

Мы также знали, что в течение многих лет японская армия стремилась раздобыть чертежи и образцы особенного немецкого противовоздушного оружия. Милитаристы в Токио продемонстрировали свое желание любой ценой заполучить от Берлина все последние технические образцы этого оружия. Это и была отправная точка германо-японских переговоров.

Сталин внимательно следил за их ходом. Было ясно, что Москва решила попытаться предать переговоры гласности. В начале января 1936 года в западноевропейской прессе стали появляться статьи о том, что Германия и Япония заключили какое-то секретное соглашение. 10 января советский премьер-министр Молотов публично сослался на эти доклады. Еще через два дня Токио и Берлин заявили, что эти слухи не имеют под собой никаких оснований.