Читать книгу "Али-Баба и сорок прогульщиков - Александр Хорт"

— И ты не ответил?!

— Конечно, нет. Откуда мне знать такие слова, которыми я сроду не пользовался?!

Ноль внимания, фунт презрения

Однажды Димка Скорлупкин, балуясь, сорвал цветок кактуса, который рос в их классе.

Надо сказать, колючие кактусы цветут крайне редко — раз в несколько лет, и один такой экзотический гость оказался в шестом «А». Поэтому, когда на колючем шарике появился маленький розовый цветок, все — особенно девочки — прямо не могли на него налюбоваться.

Вдруг Димка взял и сорвал. Сорвал просто так — баловства ради, смотрите, мол, до чего я храбрый, не боюсь девчачьего гнева. На переменке побегал с ним, засунув за ухо, а потом выбросил.

Придя на урок, ботаничка Лидия Дмитриевна сразу заметила следы катастрофы и грозно спросила:

— Кто сломал цветок?

Все ребята притихли, словно воды в рот набрали. Димка тоже промолчал, спрятавшись за спину впередисидящего Гришки Кочкина. Учительница терпеливо ждала, урок не начинался. В классе — полная тишина. Наконец поднялась со своего места классная поливальщица Люська Тищенко и сказала, что цветок сорвал Скорлупкин. Лидия Дмитриевна как следует отчитала Димку и за сорванный цветок и — главное — за то, что побоялся признаться.

Люськин донос переполнил чашу Димкиного терпения. Каждый раз эти девчонки ябедничают! Был случай, когда он кинул мокрой тряпкой в Зойку Бобровскую да нечаянно промахнулся, отчего на стене появилось грязное пятно. Потом Зойка наябедничала классной руководительнице Ирине Сергеевне. А когда однажды перед контрольной по математике Димка, к общему удовольствию, натёр доску свечкой, чтобы мел писал плохо, девчонки тоже его выдали.

Короче говоря, Димке нестерпимо захотелось отомстить всем этим ябедам, и он твёрдо решил не разговаривать с ними. Никогда в жизни.

«С завтрашнего дня буду обращать на девчонок ноль внимания, фунт презрения» — пообещал себе Димка.

Так и сделал. На уроке молчал, хотя так и тянуло поболтать. На первой переменке тоже молчал. Все ребята собрались вокруг Зойки Бобровской и, знай себе, хохочут — она какие-то новые загадки загадывает. Димка тоже любит загадки, но ведь Зойка девчонка, значит, ябеда. Он на них с сегодняшнего дня — ноль внимания, фунт презрения. Слонялся всю переменку по коридору один, потому что остальные мальчишки слушали Зойкины загадки.

На литературе опять ни с кем из девчонок не разговаривал. А на второй переменке произошло вот что. Димка играл с мальчишками в догонялки, споткнулся и упал. Падая, он зацепился за торчащий из стены железный штырёк и разорвал брюки. С такой брючиной неудобно людям показываться, вдобавок на улице холодно. Как потом домой пойдёшь?! Нужно её срочно зашить.

Когда он спросил ребят, есть ли у кого-нибудь иголка с ниткой, мальчишки от смеха за животики схватились. Что они, девчонки, что ли, иголки с собой носить? А у девчонок Димке просить нельзя, он же теперь на них ноль внимания, фунт презрения.

— Возьми у кого-нибудь из девчонок иголку с ниткой, — обратился он к Юрке Зрачкову.

— Что я тебе — слуга, что ли? — не согласился Юрка. — Сам попроси.

— Сам не могу, — объяснил Димка. — Все девчонки — ябеды. Я теперь с ними не разговариваю и не хочу иметь ничего общего.

— Как же ты будешь шить их иголкой?

— Шить-то я буду в сторонке, разговаривать с ними всё равно не придётся. Будь другом, попроси. Только не говори для кого. А то в рваных брюках ходить противно.

Как верный товарищ Юрка попросил у Ани Севериной иголку с ниткой. Правда, та дала белую нитку. Она же не знала, что нужно зашивать тёмно-синие брюки. Но Димке было не до цвета, главное — дырку заделать.

Начал он зашивать брючину, а она не зашивается. Исколол всю правую ногу и левую руку чуть ли не до крови, зашить же не может. Вот уже звонок, уже география началась, Димка же по-прежнему над шитьём бьётся, как орлица над орлёнком. И тут Антон Петрович вызывает его к карте. В тот день Димка всё хорошо знал, но ведь неприлично выходить в порванных брюках. Пришлось сказать учителю, что не выучил урока. Таким образом, Димка ни за что ни про что схлопотал двойку.

На следующей переменке он продолжил своё рукоделие. Шил прямо до изнеможения, чуть голова не закружилась. Вроде бы часть дырки уже заделал, да оказалось, что пришил брюки к носку. Пришлось одно от другого отрывать.

В это время в класс заглянул Юрка и спросил:

— Готовы брюки?

— Нет. Иди сюда. Помоги мне. А то, согнувшись, шить неудобно.

— Что я тебе — портной, что ли? Я и разогнувшись шить не могу, — сказал Юрка. — Попроси кого-нибудь из девчонок.

— Не согласятся.

— С чего это вдруг?

— Они обиделись на меня за то, что я перестал с ними разговаривать.

— А вдруг ещё не успели обидеться? Ты же совсем мало с ними не разговариваешь.

Тут в класс вошла Люся Тищенко полить цветы.

— Люсь, — обратился к ней Юрка, — ты обиделась на Скорлупку за то, что он совсем перестал разговаривать с девчонками?

— Разве он перестал? Я и не знала.

Теперь обиделся сам Димка.

— Ещё как перестал, — подтвердил он. — С самого утра ни с одной девчонкой ни слова. Обиделась?

— Нет, не обиделась.

— Тогда зашей, пожалуйста, ему дырку на брюках, — попросил Юрка.

— Зашью. Только сначала мне цветы полить надо. А ты на, держи синюю нитку. Вдень её.

Безразличие Люськи к бойкоту задело Димку за живое. Когда Юрка, вдев нитку, вышел из класса, он спросил:

— А если бы я не разговаривал с вами целую неделю, ты обиделась бы?

— Да хоть год не разговаривай. Нам от этого ни холодно ни жарко.

— Как это — «ни холодно ни жарко»? — опешил Димка. — Вдруг вы захотите меня о чём-нибудь попросить, а я не отвечу.

Люська фыркнула:

— Ты сам только и делаешь, что просишь девчонок — то списать, то подсказать, то помочь. А тебя о чём просить? Что ты умеешь?

— Я… — начал было Димка и тут же осёкся — он, действительно, не знал, что умеет делать лучше девчонок.

— Ты чего молчишь? Опять перестал разговаривать?

— Подожди, сейчас скажу, — пробурчал Димка.

— Ладно, мне не к спеху. Я буду брючину зашивать, а ты вспоминай, что умеешь делать. Вспомнишь — скажешь.

Брюки она зашила ему в полной тишине.