Читать книгу "Герда - Эдуард Веркин"

– Игорь.

Я оглянулся.

Отец, оказывается, не уехал, сидел в машине. Поманил меня пальцем.

Открыл дверцу, сел рядом. Внутри было холодно, кондиционер работал на полную, стужа, у меня даже нос зачесался. Отец сидел, читал пособие по нахлыстовой ловле.

– И что ты такой бестолковый? – спросил отец, не отрываясь от разглядывания картинок.

Это был не риторический вопрос, это ему на самом деле интересно. Я промолчал.

– Надеюсь, этого не повторится?

Я опять промолчал. Я и так каждый день обещаю, что не повторится.

– Понятно, – сказал отец. – Что думаешь летом делать?

– Не знаю.

– Не знаешь. Подумал бы. Последнее лето, между прочим.

Это да, про это я еще с сентября слышу. Что предпоследний год, что последнее лето, а потом раз – и взрослая жизнь, и уже все, и нет пути назад. Ну да, предпоследний год, ну да, последнее лето. И что? Срочно искать смысл жизни?

– Так что ты думаешь делать?

Это тоже вопрос не риторический. Тоже промолчал.

– Насчет политехнического думал? – спросил отец.

– Думал.

Я на самом деле думал. Политехнический – это хорошо. А самое главное, я туда вполне поступлю, там вроде несложно.

– Политехнический – это хорошо.

– А медицинский? Не хочешь попробовать?

– Медицинский тоже хорошо.

– Хорошо… А тебе самому-то что хочется?

Самый популярный вопрос в моей жизни.

– Политехнический ничего…

Политехнический лучше медицинского. Наверное.

– Понятно, – поморщился отец. – На западном фронте без перемен. Ладно, думай.

– Я думаю.

– Думает он… Что с собакой решили?

– Хорошая собака.

– Хорошая собака, – согласился отец. – И очень серьезная собака, она требует ответственности, ты хоть понимаешь?

– Я буду с ней гулять.

– Гулять он будет… У тебя рыбки в аквариуме засохли.

– Буду гулять, – сказал я упрямо. – Буду.

– Ладно. Поглядим.

Отец достал из бардачка эвкалиптовые леденцы, пожевал. Это он у матери перенял – леденцы.

– Конечно, стоило тебе по шее настучать за такое, – сказал он негромко. – Но поздно уже. Все могло ведь закончиться совсем по-другому. Ты представляешь, насколькопо-другому? Это ты хоть понимаешь?

– Понимаю, – кивнул я.

– Конечно, Аделина тоже виновата. У нее-то мозги должны быть, взрослая вроде уже. Но с ней сейчас бесполезно говорить, она вся в облаках… Слава богу, эта псина подоспела. Как ее зовут, кстати?

– Не знаю. Собака.

– Сам ты собака… Ты за ней ничего не замечал? – спросил отец осторожно.

– За кем? – не понял я.

– За Алей.

– Не знаю. Нет вроде. А чего?

– Ты это… – Отец стал вдруг смотреть в сторону. – Если вдруг чего… Ты не очень удивляйся. Не подавай виду.

– В каком смысле? – снова не понял я.

– У нее сильный испуг. В таком состоянии сознание включает защитные механизмы, они могут по-разному…

Отец замолчал на секунду.

– Ладно, мне пора на работу, а ты думай, – сказал он.

Отец открыл дверь и выпроводил меня из машины. Постоял, погазовал немного и укатил, оставив меня возле гаража.

Вообще, я не знаю, как к этому относиться. К тому, что произошло.

Честно, не знаю.

Пытался определить, так вот добросовестно пытался, сидел, думал, и не смог. В жизни много разных событий, и к каждому из них я знал, как относиться.

Первая поездка на велосипеде. Не самая первая, а та, где я уже не падал на бок, а вполне себе крутил педали. Радость. Я ее до сих пор помню.

Каникулы на Золотом Берегу. Тарзанка, уха с комарами, плотина, выстроенная поперек ручья, палатку чуть не затопили. Первый рассвет, который я увидел вживую. Дохлая лиса. Ощущение того, что мир огромен и красив, несмотря на дохлую лису.

Аня Крыкова, девочка, с которой я подружился в детском саду и с которой мы хоронили под акацией ее хомячка. Аня плакала, а я нет, я стоял рядом и ощущал себя взрослым, жестким и ответственным. Мужчиной.

Перелет в Иркутск – матери тогда приспичило отдохнуть на Байкале – и невыпуск шасси. И яростное предчувствие того, что все обойдется. Что обязательно все будет хорошо, что солнце, пробивающееся через иллюминаторы, не погаснет, я и сейчас могу прекрасно увидеть это солнце – достаточно закрыть глаза и чуть-чуть захотеть.

Я помнил эти случаи, и для каждого этого события в моей голове имелся соответствующий ярлычок, и мысли, связанные с этими событиями, опрятно лежали на нужных полочках.

А к тому, что произошло недавно…

Я не знал, что про это думать, как чувствовать и как с этим жить.

Единственное похожее ощущение, пожалуй…

В третьем классе Аделина меня связала и спрятала под диван. Что-то я ей тогда сделал неприятное, кажется, волосы склеил пластилином, и это перед самым Новым годом. Аделина пришла в бешенство и целый час гонялась за мной по всему дому. Я довольно успешно уворачивался, пока не запнулся за ковер. Аделина настигла меня и связала полотенцами, хотя я и сопротивлялся. Но Аделина оказалась мощнее, она тогда еще не диетилась и такая крепышечная барышня была, уже лучница. А потом пришли ее подружки и учинили надо мной безобразия. Раскрасили своими помадами и тенями, обвешали бусами и сережками и сняли все это на видео.

И еще потом полгода шантажировали меня угрозой выкладки в Сети, заставляли мыть посуду и пылесосить.

Я, конечно, на Аделину очень рассердился, поклялся страшно отомстить. А вот тогда, сразу…

Тогда, после того как Аделинины подружки раскрасили меня помадой и грозились выложить на Тубе, я тоже не знал и был растерян.

То, что случилось с нами в Горюново, было, конечно, гораздо хуже, но ощущения примерно такие же.

Только сильнее.

– Эй, – Алька подергала меня за руку. – Эй, пойдем, мы решили в «Неомарт». Будем собачью упряжь искать.

– Какую еще упряжь… – не понял я.

Тут я понял какую. Собака стояла рядом с Алькой и… На шее у нее болтался ошейник, связанный из пояса от банного халата. Нарядный такой получился ошейник, с розочками, очень такой собаке шел. В качестве поводка к этому ошейнику выступал шнур от декоративного звонка, золотистый и витой. Алька держала этот шнур в руках и вовсю старалась походить на собаковладелицу. Собака не сопротивлялась, вела себя как обычная собака на поводке.