Читать книгу "Психомагия. Воображение как основа жизни - Алехандро Ходоровский"

Была среди пятерки поэтов и женщина, Габриэла Мистраль. Сухая и суровая, она казалась невероятно далекой от чувственной поэзии. Она преподавала в сельских школах, и очень скоро эта маленькая учительница превратилась для нас в символ мира. Она научила нас воспринимать человеческую боль. Габриэла Мистраль была для чилийцев чем-то вроде гуру, фигурой мистической, всеобщей матерью. Она говорила о Боге, но вкладывала в это такую веру… Вот послушай отрывок из «Молитвы учительницы» (в данном случае учительница – это, естественно, она сама):

«Господь! Ты, учивший нас, прости, что я учу; что ношу звание учителя, которое ты носил на земле… Учитель, сделай мое усердие постоянным, а разочарование преходящим. Вырви из моей души нечистую жажду возмездия, которая все еще смущает меня, мелочное желание протеста, которое возникает во мне, когда меня ранят.

Дай мне презирать всякую нечистую власть, всякое насилие, если только оно совершится не по твоей воле, озаряющей мою жизнь.

Дай мне простоту и дай мне глубину; избавь мой ежедневный урок от сложности и пустоты. Пусть рука моя будет легкой, когда я наказываю, и нежной, когда я ласкаю»[8].

Четвертого звали Пабло Де Рока. Это был энергичный человек, эдакий боксер от поэзии, о нем ходили самые невероятные слухи. Говорили, что он анархист или аферист. В действительности Де Рока был приверженцем дадаизма, экспрессионистом, он ознакомил чилийцев с концепцией культурной провокации. Он был неугомонным, способным на самую грубую брань, и в литературных кругах говорилось, что у него пугающая темная аура. Вот несколько его фраз, они звучат как залпы и дадут тебе полное представление о том, какой яростный жар его снедал:

«Подожгите поэму, отрубите ей голову. Выберите любой материал, как выбирают звезды из клубка глистов. Когда Бог был еще лазурью внутри человека. Ты, ты сидишь посередке у Бога, как половой орган, прямо в центре. Разъяренный труп Бога завывает у меня внутри… Я тресну Вечность рукояткой моего револьвера».

Наконец, пятого звали Никанор Парра. Выходец из народа[9] он окончил университет, стал преподавать в серьезных учебных заведениях. В нем воплотилась идея интеллектуала, поэта-ученого. Парра познакомил нас с Витгенштейном, Венским кружком, личным дневником Кафки. Сексуальная жизнь у него была невероятно… южноамериканская.

То есть?

Южноамериканцы сходят с ума по блондинкам. Время от времени Парра ездил в Швецию и возвращался со шведкой. Мы все приходили в восторг от роскошных блондинок рядом с ним. Потом он разводился, возвращался в Швецию и привозил новое очаровательное создание. В чилийскую поэзию он привнес не только интеллектуальный подход, но и юмор, он первым добавил в стихи элемент комического. Он лишил поэзию ее драматического начала и назвал это искусство антипоэзией. Вот тебе отрывок из его «Обращения к читателям»:

Моя поэзия может ни к чему и не привести:

«Улыбки в этой книге фальшивые!» – говорят мои злопыхатели.

«Его слезы искусственные!»

«Вместо вздохов эти строки вызывают зевоту».

«Он сучит ногами, как грудной ребенок».

«Автор выражает свои мысли чиханием».

Успокойтесь, я предлагаю вам сжечь ваши корабли. Я, как финикийцы, намерен создать мой собственный алфавит.

«Зачем же тогда беспокоить публику?» – зададут вопрос дорогие читатели.

«Если сам автор дискредитирует свою писанину, чего можно от нее ожидать?»

Спокойно, я ничего не дискредитирую.

Или, проще говоря, я воспеваю свою точку зрения.

Я похваляюсь своей недалекостью

И возвышаю до небес свои творения.

Птицы Аристофана

Похоронили в своих головах

Трупы родителей.

(Каждая птица была настоящим летающим кладбищем.)

Мне кажется,

Настала пора усовершенствовать эту церемонию

И я хороню свои перья в голове господ читателей!

Я представляю себе, как такие люди могли повлиять на юношу…

Они были живые, живые и невероятно задиристые! Они были худшими врагами мира и проводили дни, непрерывно переругиваясь и обмениваясь оскорблениями. Например, Пабло Де Рока опубликовал открытое письмо к Висенте Уидобро, в котором писал: «Мне уже начинает надоедать вся эта история, мой маленький Висентито. Но я не из породы трусов, готовых побить курицу, раскудахтавшуюся о том, что снесла яйцо в Европе». А знаешь, что говорил Неруда? «Пабло Неруда – никакой не коммунист, он нерудист, последний из нерудистов, а может, и единственный…».

Эти люди рисковали, они не боялись жить страстями. Что касается нас, то нас «шатало», мы принимали то одну, то другую сторону. Мы жили с утра до ночи погруженными в поэзию, поэзия действительно была смыслом нашей жизни. Мы воспринимали эту пятерку как алхимическую мандалу: Неруда был водой, Парра – воздухом, Де Рока – огнем, Габриэла Мистраль – землей, а Уидобро – квинтэссенцией. Но мы хотели пойти дальше наших предшественников, которые, к слову, предвосхитили наши поиски.

Каким образом?

Они перешли от слов к действиям. Уидобро говорил: «О поэты! Зачем вы воспеваете розу? Заставьте ее расцвести в поэме!» Неруда совратил крестьянку, пообещав ей чудесный подарок, а затем предъявил ей лимон размером с тыкву. Они вышли за рамки литературы и привнесли в повседневную жизнь свои бунтарские и эстетские замашки.

И вы с друзьями решили пойти по их стопам, но дальше них?

Мне повезло, я был ровесником знаменитого поэта Энрике Лина, уже покойного. Как-то в книге об итальянском футуризме мы с ним встретили прекрасную фразу Маринетти: «Поэзия – это поступок». С тех пор мы решили меньше писать и больше действовать. Поэтически, естественно. Года три или четыре мы посвящали себя поэтическим актам, и все наши мысли были только об этом.

И в чем же заключались ваши акты?

Однажды мы с Лином решили идти прямо. Просто идти прямо, никуда не сворачивая. Мы пошли по проспекту и уперлись в дерево. Вместо того чтобы его обойти, мы на него залезли, потом спустились – и все это, не прерывая беседы. Если нам на пути встречалась машина, мы забирались на нее и проходили по ее крыше. Если перед нами вставал дом, мы звонили в дверь, заходили внутрь и выбирались с другой стороны, иной раз через окно. Главное было идти все время прямо, не обращая никакого внимания на препятствия, словно бы их и не существовало.