Читать книгу "Наган и плаха - Вячеслав Белоусов"

— Но как только я обращусь к Турину за материалами, станут ясными мои намерения?

— Вам не следует этого делать, — категорически перебил его следователь.

— Вы только что сами заявляли об этом! — с покрасневшим лицом, Арёл не помня себя едва сдержался от брани.

— Вы заблуждаетесь, Макар Захарович, — тихо, произнёс Джанерти. — Мне достаточно вашего разрешения на контакты с определённой категорией лиц. Ваше слово — и больше ничего.

— Вы собираетесь работать с людьми Турина без его ведома?

Джанерти покачал головой, задымил сигару и снова окутался облаком дыма, будто специально пряча лицо в поисках ответа.

«Вот чёртов итальяшка! Весь себе на уме… — разбирало губрпрокурора. — Но куда деться? Ему всё известно наперёд. И то, что Глазкина за какие-то заслуги покрывает Странников, он знает тоже. Они здесь спелись все, а меня, чужака, держат за идиота!»

— Я воспользуюсь услугами и мерзких людей, — вместе с голосом возник и сам следователь в рассеявшемся облаке дыма. — Против такого противника, как Глазкин, все средства оправданы.

«Нет ли меж ними личной неприязни? — забеспокоился Арёл. — Наворотит, а я попаду из огня да в пламя…»

— Не сомневайтесь, — будто читал его мысли Джанерти. — Лично мне Глазкин обид не причинил, но нашему делу он вреден.

— Вы правы… Однако мне хотелось бы быть в курсе всех ваших действий.

Джанерти грустно улыбнулся:

— Мне представляется, вам важнее результат. К чему вам копаться в грязи, она так прилипчива к чистой обуви?

Губпрокурора заметно смутила откровенная тирада.

— Ну ладно, — помолчав, буркнул он и обмяк. — Рамки закона вам известны. Материалы, что были собраны мною, оставил у себя Берздин. Мне вам дать нечего. Исходите из того, что я рассказал.

— Пик наводнения ожидается со дня на день… — Джанерти уже думал о своём.

— Да. У вас в лучшем случае неделя, ну полторы от силы.

— Уйма времени…

— Торопитесь… Я не знаю, чем вам помочь. К тому же вынужден огорчить: автор заявления при дополнительном опросе отказался от всего.

— Вот так, значит?

— Явно, на него оказано давление.

— Он жив?

— Что?

— Я говорю, нет ничего лучше, как начинать с чистого лица, — улыбнулся Джанерти.

IV

Ещё на митинге, запомнив выкрики, Странников озадачил Сергиенко подготовкой проектов соответствующих приказов и распоряжений тройки, и тот, задействовав Юсакова и машинисток, бодрствовал заполночь, добросовестно исполняя указания. Ему было не впервой оставаться ночевать в кабинете, к этому режиму привык и его аппарат, каждый давно оборудовал рабочее место под внезапный ночлег.

С рассветом, приняв дежурного чая, на свежую голову, Сергиенко шлифанул редакцию подготовленных документов, но расслабляться не думал. Предстоял не менее сложный момент подписания бумаг у ответственного секретаря и начальника ОГПУ. Дело в том, что Странников и Трубкин вносили множество поправок, словно старались переусердствовать друг друга. На людях не выказывая чувств, они проявляли гадость на бумаге, скрывая тайну от посторонних глаз.

Чего больше было между ними? Скрытой ненависти и взаимного подозрения, родившихся неизвестно когда и почему? Зависти и презрения?.. Симпатий не наблюдалось никогда.

Даже в чрезвычайной тройке — в штабе по борьбе с наводнением, по существу, в крохотном коллективе, призванном денно и нощно организовывать огромную по масштабам работу на территории всей губернии, держались чужаками. Виделось это невооружённым глазом, уже в первом приказе, который долго попеременно правили оба, значилось:

…Для связи с губернской чрезвычайной тройкой по вопросам, требующим принятия решительных мер, обращаться по телефонам:

Предкомиссии т. Странникову: служ. тел. 10, дом. 2–96;

Члену комиссии т. Трубкину: служ. тел. 5–01, коммутатор ОГПУ;

Члену комиссии т. Сергиенко: служ. тел. 5–06, дом. 3–32;

Секретарю т. Юсакову: служ. 5–61, кв. 2–02.

Также порознь готовились и документы. Писал их Сергиенко, на которого как-то само собой свалилась эта тяжкая ноша. После получения задания он садился корпеть над проектами приказов, распоряжений, указаний и других важных бумаг. Затем согласовывал их с членами, а в заключение бегал ловить начальников — подписывать. Когда не удавалось, перепоручал Юсакову, но поступал так редко — обоим не нравилось общаться с секретарём штаба.

— Мечусь, как древние греки между Сциллой и Харибдой[2], — отдуваясь, жаловался долговязый Сергиенко своему непосредственному начальству председателю губисполкома Арестову, которому одному открывал душу в редкие минуты затишья на фронте вечной суматошной занятости. — Не могу угадать, какая кошка между ними пробежала?

Сергиенко в далёкой юности начинал учителем и порой злоупотреблял заумными суждениями и сравнениями, ставя в тупик окружающий аппаратный контингент в основном пролетарского образования. Однако мудрого Арестова это не касалось, потому что мудрый Арестов понимал и знал всё, усмехаясь в свои чёрные, как смоль, казацкие усы:

— Ревность между ними пробежала великая…

— К бабе? — ахал хохол.

— К бабе, к бабе, — щурился довольный собой председатель. — Только прозывается та баба властью. Соображаешь?

И Сергиенко таращил глаза, в который раз поражаясь прозорливостью начальства, как его собственную голову не посетила столь очевидная разгадка!

А ведь лежала на поверхности, всё действительно заключалось в этом.

Прародительницей Главного политического управления была Всероссийская чрезвычайная комиссия с её органами на местах — самый грозный и беспощадный карательный государственный орган. Сергиенко приходилось слышать страшные подробности о работе одного из председателей ЧК в 1919 году: люди прятались в подворотни, опасаясь угодить ему на глаза, когда, побрякивая маузером по боку, бородатый, тщедушный и страдающий тяжкой болезнью, брёл он по улицам города, шаря вокруг ненасытными глазами, словно вампир, алчущий человеческой крови. Боясь близкого конца, каждую ночь сам приговаривал к смерти попавших в лапы, лишив жизни за четыре месяца своего короткого правления не одну сотню людей…

Создаваемые на заре советской власти чрезвычайные комиссии призваны были вести борьбу с контрреволюционным саботажем, формировались региональными партийными и местными органами власти из зарекомендовавших себя ещё в подполье известных большевиков, естественно — им были подчинены и подконтрольны, а также ограничены в правах. Но длилось это недолго. Дзержинский, вскоре возглавивший ВЧК, при поддержке Ленина быстро прибрал всю власть к рукам, переподчинив управление себе и перестроив, введя в практику направлять на места для руководства своих людей, непосредственно подчиняющихся только ему, и наделяя их неограниченными полномочиями. Пальцем теперь не могли тронуть чекиста ни региональный секретарь партии, ни председатель соответствующего совета! Ему же удалось значительно расширить функции и полномочия ЧК и их руководителей, получивших право бесконтрольно вести агентурную работу против любого, негласно подслушивая и отслеживая, заводить дела, производить обыски и аресты. Требовались лишь подпись и печать местного начальника. Вершилось и главное беззаконие, выносились несудебные решения вплоть до расстрела.