Читать книгу "Симода - Николай Задорнов"

– Потеха, братцы!

Какой-то японец приоткрыл дверь и высунулся. Он осторожно внес на подносе четыре глиняных рюмки и четыре катышка риса.

– Вот это славно! – сказал Берзинь.

Матросы подняли рюмки, чокнулись, выпили.

– У тебя что было в рюмке? – растерянно спросил Вася у товарища.

– Вода, – ответил Берзинь.

– И у меня вода.

Глава 3

ДЕРЕВЕНСКАЯ ГЛУШЬ

– Ну, здорово я заспался, – вслух сказал себе Янка Берзинь, протирая глаза поутру.

В комнате светло и пусто. Янка попытался откатить деревянную раму, заклеенную матовой бумагой, чтобы посмотреть, что делается на свете. Он вспомнил, что сквозь сон слыхал, как Дементьев с Маточкиным собирались на пристань.

Набухшая, сырая рама подвинулась. Над окном на ветвях большого дерева висели апельсины. Утро сумрачное. В облаке проступал близкий каменный бок горы в дремучем кипариснике и с гроздьями висящей со скал сухой, колючей зелени. Внизу виден вихор бамбуков, все остальное вокруг залито как молоком.

В саду блюдца красного цвета на кусте с блестящей листвой, как из зеленого стекла. К подоконнику тянутся на стеблях гладенькие цветочки, желтые и красноватые, такие яркие, что кажется – на них смотрит солнце.

Из амбара вышла немолодая японка в подоткнутом синем халате, с корзиной мандаринов и с кувшином. Лицо ее, тусклое, как печной горшок, едва выглядывает из пестрого платка. Серый кувшин знаком всем матросам. В таких японцы держат сакэ – рисовую водку малой крепости. Из кувшинчиков поменьше угощали офицеров во время дипломатических приемов. Кувшин на окне лачуги, как вывеска питейного притона, – приманка. В Симода до землетрясения торговали таким товаром в изобилии. Вообще Симода веселое место, содержалась там масса лавок и лавочек, притоны, игорные дома. Жители занимались так же искусно ремеслами, садоводством и земледелием, как и надувательством и выколачиванием денег из рукавов азартных японских матросов, заходивших в порт. Их дурачили, кто чем мог, и тут часто нищий мало отличался от ростовщика, игрока, врача, знахаря, прорицателя или от обычного крестьянина, при случае промышлявшего в своем доме телом заезжей деревенской родственницы или тайной и запретной торговлей дурманящими средствам. При этом чиновники и полицейские Симода очень строго смотрели за соблюдением законов и процветали, но городская тюрьма всегда пустовала. За последний год, как уверяли японцы, Симода стала мечтой матросов Перри.

Кувшин в руках служанки напомнил матросам о заветном Симода. А у хорошего хозяина в амбаре, видно, немало таких кувшинчиков.

Из дома вышла и остановилась под апельсинами худенькая молодая японочка, почти девочка, в шелку, с цветами, с яркими, как подкрашенными, губами, похожими на маленькую розочку, и с румяными щечками. Скулы ее острые, как у вчерашнего старика самурая. На ножках новенькие соломенные подошвы на красных шнурках и короткие носки из белой материи, похожие на перчатки с одним пальцем наособицу.

Пожилая японка поклонилась ей. Барышня ответила поклоном покороче.

Вася Букреев вышел из-за цветочной грядки к японкам. Они поклонились матросу. Васька что-то спросил. Девушка ответила без жеманства, – видно, сказала, что не понимает. Букреев показал на товарища. Янка выскочил из окошка. Девушка низко поклонилась ему. Старшая проворным движением отпустила подоткнутый халат, закрывая ноги, и тоже отвесила поклон.

В саду появился самурай. Он шел медленно, не сгибая ног, растопырив руки и не шевеля ими, словно его длинные рукава намокли, как в дождь. Старая японка пробежала мимо него мелкими шажками в сплошном поклоне. Девушка почтительно поклонилась отцу. Самурай ждал поклона от матросов.

Юная японка посмотрела на Васькины усы и перевела взгляд на Янку. Его белокурые волосы казались сейчас нежными и золотистыми.

Самурай, не дождавшись толку, хмыкнул и пошел через сад, как бы снисходительно простив гостей.

– У старика жена и наложница! – усмехнулся вслед ему Василий. – От обеих восемь или девять дочерей!

– Откуда ты узнал?

– Иван сказал.

– Какой Иван?

– Японец Иван. Служит у нашего барона. Он спал у нас под дверью.

– По-русски понимает?

– Считает неверно, сбивается. Но поговорить хочет. Все время говорит, но не все понятно. Я его спросил: мол, хозяин хорош ли. Говорит, что сволочь.

– За что же он так хозяина?

– Говорит – скупой. Гостей одними апельсинами угощает. Работникам дает апельсины, говорит: мол, кушай досыта. Нас заморит.

Берзинь полагал, что хозяин должен быть расчетлив, но работников надо кормить как следует.

Янка посмотрел на неуклюжие строения под соломой, разбросанные за садом. Он любил хозяйство и готов был порадоваться чужому уюту. Но тут жизни не позавидуешь. Не мыза, не корчма и не богатый хутор, хотя и родной вид у больших соломенных крыш. Хозяин держит жену и наложницу в одном доме! Ян полагал, что хорошего ничего тут быть не может. Только юная японочка в саду как залетевшая из другого, прекрасного мира яркая и нежная бабочка.

– Мне Иван уж выговорил, – сказал Васька, – зачем, мол, спать легли не помывшись. Они нам баню приготовили и халаты.

Через пустырь по траве молча шли уставшие после ночного дежурства Аввакумов и Киселев.

– Баня топлена, – сказал им Букреев.

– Наверно, не баня, а в кадке вода горячая, и в нее лезть всем по очереди, – брюзжал Аввакумов.

Самурай вышел из-за деревьев.

– Наш барон явился, – тихо молвил Букреев.

– Пойди! – сказал самурай по-русски, показывая рукавом халата па другое крыло своего длинного ветхого дома. Он приглашал к себе.

Матросы выкупались в кадушке под навесом, надели чистое белье, халаты; грязное бросили на траве, как велела им пожилая японка, показывая на исподние рубашки. Босые, собрались в большой комнате у хозяина.

Прислуживала гладкая почтительная женщина в тщательно убранной прическе, в строгом шелковом халате дорогого тусклого шелка, – видимо, жена самурая.

Подали воду, потом чай, суп, рыбу, сырую и вареную. Появилась хорошая свинина с соусами и чилимсы[6]. Перед каждым стоял горячий рис, рассыпчатый и вкусный, но палочками его не ухватишь без привычки, матросы доставали свои ложки.

Самурай разливал сакэ, и все пили.

После бессонной ночи Аввакумов сер лицом и зол, но стал отходить и разрумянился.

Старик кого-то звал несколько раз. Наконец открылась дверь, вошел пожилой японец и сразу пал на колени.

– Дом полон женщин, а работник только один, – сказал Вася.

Японец-работник, знавший по-русски, разогнулся, видно стало, что он крепкий и жилистый, в стриженых усах и похож лицом на приказчика из чаеторговой фирмы на Литейном, где матросы брали гостинцы для отсылки в деревню.