Читать книгу "Шанс для динозавра - Александр Громов"

– Связь проверял?

– Конечно. Глухо. Что сгорело, то не отзовется.

– Он горел и не разваливался, – сказал Барини. – Ровно так горел, как большой прочный метеорит. Я почему и подумал, что это, может быть, еще не «Пилигрим».

– Он начал распадаться на куски позже, уже по ту сторону хребта, – пояснил Гама. – Ты просто не видел.

– А-а. А куда он упал?

– Думаю, в океан или в тундру. Лучше бы в океан.

– Какая разница, – сказал Барини, рукавом утирая багровый лоб. – Все равно в тундре никого нет.

– Цивилизации нет, а люди есть, – возразил Гама. – Мало, но есть. Нищие кочевники, жалкий народец.

– Ты пророк, тебе положено думать о людях. – Барини поискал глазами по сторонам, нашел деревянный чурбак, подкатил к столу, сел. – А у меня, извини, заботы государственные.

– У нас с тобой одна забота.

Барини пожал плечами – мол, старый и бессмысленный спор. Цель вроде ясна, программа действий намечена и выполняется… вот касательно методов ее выполнения, как всегда, нет единодушия.

– Отто уже здесь? – спросил он.

– Передал, что летит. Вот-вот будет.

– Скажи ему, что у меня внизу свита. Не надо ее пугать.

– Он знает. Он через черный ход.

«Через который?» – хотелось спросить Барини, но он смолчал. Пещера Гамы была велика, она пронзала меловую гору множеством ходов, туннелей и колодцев. Естественный выход из нее, был, правда, только один. С помощью портативного «крота», ныне вышедшего из строя и валяющегося в дальнем углу железным хламом, Гама еще в первые годы отшельничества пробил еще два – на всякий случай. Два ли? Можно спросить, но ведь не скажет…

Нет полного доверия, того, что было раньше. Уже нет. Те, кто уверяет, будто нельзя доверять частично, – поэты либо максималисты. Любой политик знает: еще как можно. Этому доверил бы кошелек, но не жизнь, потому что он труслив, хоть и хорохорится, но честен. А этому – жизнь, но не кошелек, потому что он храбр, но глуп и алчен. Единицам можно доверить государственную тайну. И никому – свои тайные мысли.

– Пьешь? – спросил Барини, показав глазами на кувшин.

– Употребляю. – Гама и в самом деле не выглядел нагрузившимся. – Тебе налить? Устроим поминки по «Пилигриму».

– Налей.

Гама поискал под собой, добыл две глиняные кружки, протер их обода рукавом, со стуком водрузил на стол и плеснул в обе.

– А сыр я весь съел, извини. Есть лепешки, только черствые. И комбикорм из синтезатора.

– Я не голоден. – Барини поднял кружку. Принюхался: пахло неплохо. – Ну… светлая память «Пилигриму». Хороший был корабль.

– Не мог же он вечно болтаться на орбите, – промолвил Гама. Будто извинялся.

Выпили.

Да, подумал Барини, теперь у местных не будет над головой Летящей звезды. Или дьявольской звезды. А может, ангельской. Имперская церковь так и не успела выработать свое окончательное отношение к ней. Многих она пугала, многих притягивала, а удивляла всех, даже самых тупых. Даже крестьян, если те в своих каторжных буднях могли иногда взглянуть, пусть случайно, на звездное небо. А в городах, оплотах вольнодумства, ее в последние годы стали называть звездой Влюбленных.

Кончилась звезда. Упала и сгорела. То, что уцелело, рассыпалось дождем оплавленных обломков неведомо где. И очень хорошо, что далеко от густонаселенной части планеты. Пройдут века, прежде чем аборигены узнают, что такое радиоактивное заражение местности. Или даже тысячелетия, если все пойдет по плану.

– Я тебе книг принес, – сказал Барини, указав глазами на мешок.

– Что-то интересное? – Гама немного оживился.

– Да как сказать… «Опыты сомнения» Пурсала Ар-Магорского, три трактата по медицине и алхимии, одна из них пера знаменитого Фратти, вторая книга «Размышлений о феноменах натуры» Тахти Марбакауского, «Новейшие наставления по тактике осады и обороны крепостей» маршала Глагра… кажется, больше ничего интересного. И еще пуда два богословских трактатов.

– Это для тебя они неинтересны, – уточнил Гама, – а мне как раз по специальности. Я потом посмотрю. Очень тебе признателен.

Князь пожал плечами. В прежние годы Гама рысцой кинулся бы к книгам. Теперь – сидит, потягивая сливянку. Обленился?

Нет. Устал. За двадцать лет немудрено устать. Ожидание – тяжкий труд.

И можно ждать и ждать, ждать и ждать, вымотать себя до предела нескончаемым ожиданием начала – и так и не начать.

Смешно до слез. Ну так посмейтесь же, люди, над слезами! Над слезами бестолковых робких глупцов! И над самими глупцами, конечно, – они того стоят!

– Одна из этих богословских книг, – веско сказал Барини, – напечатана типографским способом.

Глаза святого человека округлились, как у совы.

– Ну? – сказал он с испугом и восхищением. – Где?

– В Ар-Магоре. Первый и пока единственный печатный станок. Кстати, качество печати очень приличное. Показать?

– И так верю… Погоди… Это не Отто?

Барини грузно заворочался, но ничего не уловил – ни звука шагов, ни какого-либо индикатора, возвещавшего о прибытии славного парня Отто, самого ужасного существа для трех четвертей населения этой планеты. И тем не менее через минуту из глубины пещеры возник Отто – средний рост, легкий крадущийся шаг, орлиный нос на смуглом лице, мефистофельская бородка… В прежние времена местный люд намыслил себе совершенно иного дьявола – отвратительным хрякоподобным уродом изображался он на храмовых фресках, и какой-нибудь святой непременно попирал его ногой и пронзал либо расчленял тем или иным оружием. За двадцать лет деятельность Отто в роли нечистого изменила образ врага рода человеческого в представлении как попов, так и мирян: теперь он был худ, жилист, имел загнутый крючком нос, козлиную бородку и стал, конечно, еще более опасен. Да так, в общем, и было.

Двадцать лет назад при распределении ролей Отто совсем не хотел себе такой работы: «Ну какой из меня дьявол? Рехнулись, что ли?» Потом, кажется, начал находить удовольствие в новом амплуа. Потом привык.

– Силам Света – мое почтение! – отвесил он шутовской поклон.

– Как ты? – спросил Барини.

– Как обычно, – ухмыльнулся Отто. – Что с дьяволом станется? Он вечен. Пугаю обывателей, гоняю дур, мечтающих сделаться ведьмами, организую грозные знамения, порчу скотину, насылаю мор, глумлюсь над благочестием мирных поселян, воняю серой… – Он всхохотнул.

А похож… Немецкие корни и смуглая кожа, доставшаяся в наследство от матери-турчанки, – кому же еще быть дьяволом? И наплевать на то, что в мифологии аборигенов нечистый совершенно не походил на Мефистофеля. Аборигены тоже привыкнут. Они уже привыкли.

– А если не дура, а умная захочет стать ведьмой?