Читать книгу "З.Л.О. - Антон Соя"

Но зло, как известно, многолико. Второй раз оно явилось Немцу в лице Михеля Клюка. Прошел первый год службы Немца в Советской армии. Он заматерел, адаптировался в этом сером закрытом мире, завоевал авторитет полкового начальства и обзавелся друзьями, и, несмотря на рвущуюся на свободу из парадной формы душу, оставшийся впереди год не пугал его. Тем более что наступило короткое северное лето: солнце разогнало по молодому телу гормоны, и жить стало веселее. И тут пришел Клюк. Вернее, сначала к Немцу в поздний час после отбоя подошли сияющие, как пряжки на армейских ремнях, деды-водилы Юрец и Витос.

— С тебя бутылка, Немец, — хитро улыбаясь щербатым ртом, сказал питекантроп Витос, отдаленно напоминающий Челентано в молодости.

— С чего бы это? — спросил Немец.

— Начмед земляка твоего к нам в отделение берет, — объяснил длинный Юрец, парень с лицом, сплющенным с боков и оттого кажущимся двухмерным.

— Из Кенига? — обрадовался Немец.

— Нет, из Оша. Стопроцентная немчура, — обломал его довольный Витос.

Немец с дедами решил не спорить, бутылку проставить пообещал, а сам продолжил смотреть фильм «Эммануэль» на финском языке по финской же программе в черно-белом телике — еще один плюс службы в Каменке. А вот Михель Клюк стал для Немца ее главным минусом. Михель, курносый лопоухий тощий «черпак», с жестикуляцией, достойной деревянной куклы из труппы Карабаса-Барабаса, сразу же попытался проявить панибратство к Немцу, но получил неожиданный отпор.

— Никакой ты мне не брат и не зема. Ты киргизский немец, — сказал ему Немец при знакомстве, — а я русский. Немец — это просто кличка. Будешь меня слушаться — все у тебя будет хорошо (конечно, Немец употребил слово на букву «з»), нет — пойдешь на (нехорошее слово) из медпункта.

Но Немец зря воспитывал Клюка. Он жил по своему плану, который не удавалось прочитать в его наглых, наполовину выкатившихся из орбит глазах. Чтобы он попал в медпункт, теплое и сухое место, папа Михеля — директор колхоза из-под киргизского Оша — привез, по словам Клюка, целый чемодан денег комдиву. Где до этого Михель служил целый год, никто не знал, но поговаривали, что его там били. А бить было за что. Михель к восемнадцати годам сложился конченым наркотом, вором, прохиндеем и подлецом. При этом ему нельзя было отказать в природной харизме, интуитивном знании психологии, умении завязывать сложнейшие интриги и проводить многоходовые комбинации. Великий интриган и жалкий наркоман. Пустить такого человека в медпункт, где хранились индивидуальные аптечки с одноразовыми шприцами и пипетками с промидолом, — все равно что назначить маньяка-педофила директором пионерского лагеря. Но за большие деньги все закрыли на это глаза. Даже первый отдел, куда, конечно же, поступило персональное дело Клюка. Клюк появился в медпункте тихим, скромным, слегка сгорбленным и первые две недели нюхал воздух, составляя для себя полную картину местной жизни: кого бояться, перед кем прогибаться, а кого и загнобить можно. Заискивающий, услужливый, всегда с виноватой улыбкой, он сразу вызвал у Немца непонятную тревогу. Скрытая угроза таилась в этом сутулом создании. Предчувствия Немца не обманули.

Белой июньской ночью Немец застукал кляйне Михеля за приготовлением дозы. В процедурной, на синем дрожащем пламени спиртовки, Михель Клюк готовил в столовой ложке угощение себе и двум своим киргизским землякам, сидящим рядом на корточках. В стерилизаторе остывал шприц. Выглядело все это зловеще. Немец сначала обомлел от такой наглости, а потом парой пинков выгнал негодяев из процедурной, даже не осознав, какую войну развязал.

В принципе к наркотикам у Немца к этому времени отношение сложилось весьма терпимое. В Черняевске в те годы наркоманы считались редкостью, в основном все бухали. Дурь курили, но никто ее наркотиком не считал. Да и росла конопля где ни попадя, никакого оживления у народа не вызывая. На любом дачном участке в середине лета горел прекрасными конфорками мак. Само слово «мак» вызывало ассоциации разве что с праздничными пирогами и булками. ЛСД представлялся Немцу чем-то из области зарубежной фантастики. Друзья его экспериментировали в основном с «колесами», которые всегда можно было найти в родительских аптечках. Закусив в подъезде портвейн каким-нибудь фенозепамом, они до утра потом смотрели на потолке сюрреалистические мультфильмы, не понимая, в какую петлю попадает при этом юный мозг. А после того как друг Немца, тогда еще Хетфилда, Игорь Борман, получивший диагноз алкоголизм уже в восьмом классе, попытался выброситься из окна своей квартиры на четвертом этаже и попал ненадолго в дурку как суицидник, — проблем с добычей «колес» не стало совсем. Игорь щедро делился с друзьями своими лекарствами от алкоголизма.

Но все эти точечные эксперименты над собой из чистого любопытства не имели никакого отношения к той наркомании, щупальца которой еще только тянулись из Европы в Черняевск и дальше в Россию. Провозвестники наркобеды возвращались из Афгана, подсевшие на герыч. В Средней Азии наркомания уже вовсю цвела алым пламенем маков Иссык-Куля, и Клюк был апостолом и апологетом ее. Немец недооценил невзрачного ублюдка, с чистой душой уехал на сборы и целую неделю любовался девственными красотами Карелии — прозрачными озерами, корабельными соснами и, в самоволках, выборгскими девчонками. Когда же он, расслабленный и довольный, вернулся в свой медпункт, его ждал неприятный сюрприз.

К тому времени деды Юрец и Витос благополучно дембельнулись, а санинструкторы и водилы-«черпаки», хоть и прослужили не меньше его, были младше по должности и по званию. Немец стал полновластным царем медпункта, но только теоретически. В его отсутствие Клюк положил в медпункт четверых борцов-осетин и создал из амбалов свою личную гвардию. Он уже гонял по ночам на санитарке по окрестностям Каменки в поисках маковой соломки, закорефанился с «спортзальщиками» и «столовщиками». Ходил Михель теперь гордо разогнув свою сутулую спину и нагло сияя лупоглазым лицом.

Немец удивился прыти «земляка» и призадумался. На прямой конфликт Клюк не шел, все так же заискивающе заглядывал в глаза, но чувствовалось, что внутренне он всегда готов к броску, как королевская кобра. Стучать Немец не привык, про наркоподвиги товарища Клюка рассказывать офицерам не стал, ждал удобного момента, чтобы выяснить отношения. И дождался. Ольгерта отправили с прапором в Ленинград, отвезти бойца в «Скворечник» и заодно навестить в ожоговом центре плавающего в ванне с физиологическим раствором танкиста, обгоревшего на последних учениях. Про танкиста все знали, что он уже не жилец. Парня было жалко до слез. Он был в полном сознании, расспросил Немца о делах в полку и попросил написать письмо своей девушке. Даже прапорщик Караташ до того растрогался, что вместо возвращения в часть потащил Немца сначала в кабак пить водку, а потом в общагу к знакомым бабам из пединститута.

Когда на следующее утро Немец ступил на родную землю полкового медпункта, его тут же приняли под белы рученьки и препроводили в свободную палату под арест. Клюк через новенького санинструктора стукнул начмеду, что Немец торгует циклодолом и хранит сильные препараты у себя под матрасом. Правда, от кого он их там прячет, Клюк говорить не стал.