Читать книгу "Созданные для любви - Евгения Перова"

– А она кто?

– Нина-то? А ты не знаешь? В администрации района работает. По культурной части. Начальство! Мелкого масштаба, но начальство. Так что покруче Леонидыча будет.

Слава богу, Ксения ничего не заметила! Я попрощалась с ней и вышла, с трудом держась на ногах, так подкосил меня этот страстный поцелуй на фоне кипящего чайника. Верхнюю губу как-то пощипывало – укусил он меня, что ли? Я посмотрелась в зеркальце – точно! С ума сойти… Медленно двигаясь домой, я пыталась собраться с мыслями, но не удалось: чья-то холодная рука схватила меня и повлекла в темный переулок – там, у глухого забора, росло раскидистое дерево, под которым могла спрятаться целая рота солдат. Конечно, это был Евгений Леонидович! Так что все мои мысли опять рассыпались, как горох.

– Я сошел с ума… – бормотал он, обнимая меня. – Я просто сошел с ума…

Мы довольно долго целовались в переулке под деревом. И я осознала, что действительно хочу этого мужчину! Но уже совсем по-другому. Встречаться нам было совершенно негде, да и некогда – бабушке становилось все хуже, и я сразу после уроков бежала домой. Редкие объятия и поцелуи в темных углах – вот был наш удел. Чаще всего мы прятались за шкафом в физической лаборатории. Представляю, как мы смотрелись в окружении вакуумных насосов, осциллографов и моделей двигателей внутреннего сгорания! С каждым разом наши объятия становились крепче, поцелуи – яростнее, ласки – смелее. Я была таким неискушенным созданием, что некоторые вещи меня просто изумляли, но храбро делала вид, что мне все нипочем, хотя и голова кружилась, и сердце выпрыгивало из груди.

Про его жену я даже не думала. Боже, какой же наивной дурой я была! Я ничего не понимала, ничего! Да и откуда было взяться этому пониманию у девочки, выросшей в семье без мужчин?! Мне казалось, что такой человек, как Евгений Леонидович, не станет заводить роман на стороне, если у него нормальные отношения с женой. А раз роман случился, значит, он на грани развода. И я каждый день ждала, что Евгений Леонидович скажет мне: «Я люблю тебя! Давай поженимся!» Но он даже не говорил, что любит. На самом деле мы почти и не разговаривали – не до того было. И я скучала по тем временам, когда мы с ним могли перекинуться парой слов в учительской или в коридоре. Сейчас прилюдно мы старательно избегали друг друга. Как ни странно, мы ни разу не попались – я всегда заранее чувствовала опасность и мы успевали покинуть пустой класс до прихода уборщицы со шваброй и разбежаться в разные стороны.

Пока мы с Евгением Леонидовичем обжимались среди осциллографов, Маняша угасала: она уже не вставала и перестала меня узнавать. Конец ее был мучителен. У меня оставалась еще неделя отпуска, и я не вышла на работу: надо было прийти в себя и подумать, как жить дальше. Теперь ничто не держало меня здесь – ничто, кроме Евгения Леонидовича. Умом я понимала, что лучше бы мне уехать, но… Тогда придется жить с мамой – эта перспектива меня не слишком радовала: я слишком привыкла к самостоятельности, а мама перебарщивала с заботой. Да и, честно говоря, в Москве мне не понравилось: шумно, многолюдно, дышать нечем. Все какие-то злые, мрачные! В институте мне было трудно – я остро чувствовала свою провинциальность, хотя училась лучше многих. Друзей я так и не завела. Потом я плохо представляла себе будущую работу – снова идти в школу не хотелось. И в любом случае мне придется доработать до конца учебного года! А пока можно разослать резюме. Только понять бы куда. Но жизнь опять решила по-своему. Услышав о моих планах, мама грустно улыбнулась:

– Боюсь, это я к тебе перееду. С работы мне придется уйти… по ряду причин… Если я буду жить здесь, мы сможем сдавать московскую квартиру. Ты ведь понимаешь, что это решение лучше?

Я понимала. Мама всегда была очень практичной. Но почему ей надо уходить с работы?! Я видела, что она не хочет рассказывать – но разве можно было от меня отделаться? И мама нехотя рассказала мне правду, услышав которую, я похолодела: у мамы был рак! Несколько лет назад она перенесла операцию, а теперь обнаружили новое образование. Лечение долгое, а в частной фирме никто не станет держать ей место, найдут другого специалиста…

И мы ничего не знали! Я смотрела на маму и видела ее совсем по-другому, словно кто-то протер мне глаза или сменил фильтры объектива: мама, которая всегда казалась мне чуть ли не истеричкой, была на самом деле невероятно сильным человеком! Я еще не осознала это до конца, как вдруг увидела еще кое-что и испугалась – никогда прежде не удавалось мне заглянуть в будущее дальше, чем на пару часов, а тут… Наверно, мое лицо страшно изменилось, и мама кинулась утешать:

– Ну что ты! Ничего ужасного нет! Мне придется пройти химию, это неприятно, но терпимо. Все будет хорошо, вот увидишь! Девочка моя… Не плачь, родная!

В момент озарения я ясно увидела стоящую за мамиными плечами Смерть. Мама была еще жива, а я… Я ее уже похоронила. Мама обнимала меня и целовала, а я, уткнувшись в мамино плечо, только всхлипывала, думая: «Это нечестно! Нечестно! Почему ты отнимаешь у меня всех?! За что?! В чем я провинилась?!» Не знаю, к кому я обращалась – к Мирозданию? Да, я думала тогда о себе. Не о маме. Это пришло позже, вместе с невыносимым чувством вины. Накрыло меня ночью – стыд, раскаяние, ужас, боль, горе. Терпеть это не было сил, я встала и пошла к маме. Она тоже не спала.

– Можно к тебе? – робко спросила я. Даже в детстве мы никогда не спали в одной постели – Онечка считала, что это баловство. Да и вообще, всякие проявления нежности у нас не приветствовались. А мне так этого не хватало! Я легла к маме под бочок, она обняла меня, я вдохнула материнский запах – такой родной и забытый…

Мне снова стало пять лет. Я сижу у мамы на коленях и ем ложечкой мороженое из чашки. Как я была счастлива тогда! Облизывая ложечку, я поворачивалась к маме, а она мне улыбалась и целовала в лобик: «Котенок! Детка моя!» А потом пришла Маняша: «Соня, посади ребенка на стул! Она тебе уже все платье испачкала!» И счастье закончилось.

– Как ты живешь, котенок? – тихо спросила мама, и я поняла, что она вспомнила то же самое.

– Я все так же люблю мороженое! Давай завтра погуляем? Мороженое купим!

– Пойдем!

Мы долго шептались под привычные звуки близкой железной дороги, особенно громкие по ночам. А через два дня мама уехала, чтобы пройти курс химиотерапии.

Когда я увидела Евгения Леонидовича, то испытала такой прилив счастья, что чуть не бросилась ему на шею при всех. Он вспыхнул и испуганно оглянулся по сторонам. Евгений Леонидович, конечно, знал про смерть Маняши, а про мамину болезнь я не собиралась рассказывать никому. Потом мы случайно столкнулись у дверей физкабинета. В коридоре никого не было, и Евгений Леонидович за руку втащил меня в кабинет:

– Как я соскучился! Леночка… Счастье мое… – бормотал он, целуя меня, а я вцепилась в него что было силы: мне так нужно было утешение! Целовались мы довольно долго, а потом я прошептала:

– Приходите ко мне! Я одна, мама уехала! Сегодня вечером!

– Я не могу… Не могу вечером… никак…

– Тогда завтра утром? У меня нет первых уроков, а у вас вообще нет уроков… Завтра?