Читать книгу "Ученица Калиостро - Далия Трускиновская"

Ему нужно было оказаться в Петербуржском предместье, на улице Родниковой, в доме унтер-офицерской вдовы Шмидт. Он и оказался, сделав две тысячи пятьсот шестьдесят три шага. Получилось неполных две версты.

Домишко был скособоченный, в два жилья и с чердаком — именно тут и снимать комнатушку отставному бригадиру с находящимися на его иждивении внуками. В этой части предместья жил люд небогатый: ремесленники, которых по причине происхождения отвергла Малая гильдия; латыши, входившие в свои особые братства; отставные солдаты; всякий загадочный народ, который слетается в портовый город, полагая, что там, на улицах, валяются золотые талеры и червонцы. В последние десять лет тут появилось немало французов, бежавших из беспокойного своего отечества туда, где не стоят на площадях гильотины.

На улице играли ребятишки. Услышав русскую речь, Маликульмульк спросил о бригадире Дивове. Ребятишки старика знали и побаивались — он ходил с толстой палкой и не любил шума под своими окнами.

— А где его окна?

— А вон, вон!

Подняв голову, Маликульмульк увидел частый переплет, а за стеклом — профиль. Молодая женщина, сидя у окошка, прилежно занималась рукоделием. Уточнив, где расположен отдельный вход во второе жилье, Маликульмульк отыскал его во дворе и стал подниматься по узкой и крутой лестнице с хилыми перильцами. Лестница была пристроена к наружной стене кое-как, имела нечто вроде крыши, и Маликульмульк забеспокоился — не рухнуть бы ему с этих кривых ступенек и не накрыться бы сверху крышей, то-то получится знатный саркофаг!

Но доверху он добрался, вошел в крошечные сенцы, где едва поместился, и постучал в дверь. Ответили ему по-французски:

— Entrez!

Несколько удивившись, он вошел и оказался в крошечной комнатке, убранной очень бедно. Женщина, сидевшая у окошка, повернулась к нему. Взгляд был спокойный, с некоторой долей любопытства.

«Девицы так не глядят, — подумал Маликульмульк, — девицы пугливы, она непременно замужняя, получившая хорошее воспитание».

Женщина была на вид лет двадцати двух, темноволосая, гладко причесанная, без модных спущенных на лоб кудряшек, с самыми простыми чертами лица. Рот великоват, но она и не пыталась уменьшить его, сложив губки томным бантиком. И нос был далек от идеала, простой русский нос мягких очертаний, не похожий на античные образцы, а вот шея, не прикрытая воротничком или шалью, как раз оказалась достойна Минервы или Юноны, крепкая и сильная шея, не из тех, что никнут в бедствиях, как надломленные стебельки цветов.

Занятый незнакомкой, Маликульмульк не заметил старика, сидевшего в плохо освещенном углу.

— Вам что угодно, сударь? — окликнул его старик.

Голос был недовольный, выдающий человека, не привыкшего ни перед кем лебезить.

— Вы отставной бригадир Дивов? — спросил Маликульмульк.

— Я.

На седовласом старике, высоком и худом, был тот самый мундир со споротым галуном.

— А я — начальник канцелярии его сиятельства князя Голицына Крылов. Вчера было получено ваше прошение, и его сиятельство велел мне выяснить обстоятельства ваши.

— Вот мои обстоятельства! — старик указал на женщину.

Тут лишь Маликульмульк разглядел, чем она занималась.

На подоконнике лежали куски того самого золотого галуна, о котором писал Дивов, уже споротые с мундира. Ловкими пальчиками молодая женщина распутывала шитье, высвобождая отдельные нити. Затем она отделяла тончайшие золотые проволочки от шелка, складывая их в отдельную кучку, пока еще крошечную.

— Не хочу выжигам отдавать, надуют, — убежденно сказал старик. — Лучше уж так. Все норовят надуть, все! Вот ее чуть вокруг пальца не обвели!

— Батюшка! — укоризненно воскликнула женщина.

— Вот те и батюшка! Что хочешь говори, сударыня, а не пущу! И в обиду тебя не дам. Сиди, рукодельничай. На паперти просить стану, а тебя из дому не пущу.

— Соблаговолите, сударь, растолковать мне, о чем речь, — вступил Маликульмульк. — Чтобы я мог доложить его сиятельству.

— Коли прошение мое читали, так и самому ясно — впору пришло голодной смертью помирать, — отрубил старик. — У меня два внука от старшего сына, сейчас они на дворе играют. Старший в чине майора был с корпусом генерала Ферзена при Мацеевицах, ранен в ногу и в грудь, от ранений оправиться не сумел. Супруга его лишь на два месяца пережила. А сия дама — вдова младшего моего сына.

— Батюшка!..

— Вдова! Нет у меня больше сына, а у тебя — мужа!

Маликульмульку стало ясно, что перед ним семейная драма, куда как страшнее той, что он пытался изобразить смолоду в своих стихотворных опусах. Сказать было нечего — утешать он не умел.

— Я доложу о вашем положении его сиятельству. И позвольте откланяться.

— Ступайте, сударь, с Богом.

Маликульмульк вышел в узкие сени, страх как недовольный и собой, и норовистым стариком. Было что доложить князю — да, пожалуй, и княгине. Бригадир оказался доподлинный.

Стало быть, не мошенник и на мошенников не наведет. Разве на каких-то неподходящих — на булочника, что отказался давать в долг, да на соседок, которым невестка пыталась что-то продать, а они, сговорившись, сбили цену.

В некотором огорчении Маликульмульк принялся считать шаги обратно до Рижского замка, любопытствуя, сойдется ли цифра. Но на двухсот десятом его плеча коснулась рука. Он обернулся и увидел исцарапанные золотой проволокой пальчики, белое запястье, край шали.

— Господин Крылов! Простите, Христа ради!

— Сударыня, — сказал он, безмерно растерявшись.

— Простите нас, простите Петра Михайлыча! Он не гордый, поверьте, совсем не гордый, это от страдания… Не сказывайте его сиятельству, что мы вас так скверно приняли!

— Да я и не собирался, госпожа Дивова. Я скажу только хорошее. Князь исполнен милосердия… вас представят княгине, она также добра… рассмотрев дело вашего покойного мужа, найдут способ назначить вам пенсион…

— Мой муж жив, господин Крылов, — убежденно сказала бригадирова невестка. — То, что он ушел из дому и пропал, еще не означает его смерти. Я жду его, жду, что он вернется, поздно или рано. И записочки в церкви подаю во здравие. Батюшка сгоряча назвал меня вдовой. Он и сам верит, что Миша вернется. Он только сильно обижен на Мишу, это в нем обида говорит… Не вздумайте называть меня вдовой перед их сиятельствами!

— Боже упаси! — поклялся Маликульмульк. — Да что с ним стряслось-то? Скажите мне, хоть потихоньку. Может, есть способ как-то ему помочь, коли он жив.

— Ах, нет, не могу же я стоять на улице с чужим мужчиной. Это уж стыд и срам.

— Может быть, вы придете в замок? Спросите начальника канцелярии…

— Нет, нет, меня в замке знают! Разговоры пойдут, — госпожа Дивова беспокойно огляделась. — Да и бесполезно это. Его полиция не смогла сыскать… без подношений и угощений не ищут… а что у нас есть?..