Читать книгу "Мой папа – Мюнхгаузен (сборник) - Юрий Вийра"

– И тебе влетело?

– Нет. Первым уроком был русский, а Ольга Анатольевна за опоздание не ругает; говорит, что она сама опаздывала.

– Ольга Анатольевна?! Удивительно – мою учительницу по русскому тоже звали Ольгой Анатольевной, и она тоже не ругалась.

– А ты опаздывал?

– Конечно. Как сейчас помню, войдёшь в класс после звонка, извинишься, а Ольга Анатольевна скажет: «Постарайся завтра прийти вовремя – у нас будет диктант». Потом оглядит класс и руки потрёт от удовольствия: «О, Петрова нет! Подождём ещё минутку – интересно, какую историю он сегодня придумает?!» Вскоре из коридора послышится знакомый топот, и в класс ворвётся Пашка Петров: волосы взъерошены, щёки пылают, глаза горят: «Ой, вы знаете, почему я опоздал?!» Ольга Анатольевна его остановит: «Не торопись. Пройди к доске и подробно расскажи, что с тобой приключилось». И Пашка рассказывал. При этом он размахивал руками, крался вдоль доски, прыгал с воображаемой скалы или стоял, уронив голову на грудь и заложив руки за спину, изображая, как он мужественно вёл себя на допросе у пиратов, или резко нагибался, когда вражеские пули – «Пиу, пиу!» – или бесшумные индейские стрелы проносились у него над головой. Мы тоже втягивали головы в плечи и вместе с учительницей переживали: успеет Пашка вернуться в Москву к первому уроку или погибнет в джунглях Амазонки от индейских стрел, пропитанных ядом кураре.

– Папа, он погибал, да?

– Нет, но опаздывал частенько. Помню, например, такую Пашкину историю.

Пришёл он однажды домой и видит: отец сидит в кресле и вздыхает, а рядом стоит расстёгнутый Пашкин портфель.

– Что случилось? – спросил Пашка с тревогой. – Ты посмотрел мой дневник?

Отец мотнул головой:

– Нет, я почитал твою тетрадь по истории. Оказывается, мамонты вымерли.

Пашка перевёл дух:

– Папа, разве ты об этом не знал?

Отец пожал плечами:

– Как-то из головы вылетело. И эта трагедия случилась четвёртого сентября, да? А в каком году?

Пашка не понял отца:

– Какая трагедия?

Отец показал запись в тетради: «Четвёртое сентября. Потепление климата. Вымерли мамонты…»

Пашка рассмеялся:

– Папа, ты всё перепутал. Четвёртого сентября мы изучали каменный век. А вымерли мамонты примерно десять тысяч лет тому назад.

Отец вздохнул:

– Понятно. А я-то подумал, как наука далеко шагнула – с точностью до одного дня знают, когда что произошло: «Одиннадцатое сентября – зарождение искусства и религиозных верований; первое октября – распад родового строя…» Как ты думаешь, что могло случиться с последним мамонтом?

Пашка пожал плечами:

– Убили, наверное. Люди каменного века на них охотились.

Отец погрозил кулаком:

– Гады! Не могли последнего пожалеть. – И тут он хлопнул себя по лбу. – Давай спасём этого мамонта, не дадим его погубить!

Пашка сразу загорелся:

– Давай!

Они с отцом были, как говорится, два сапога – пара. Если что решили, то кровь из носа, но сделают.

Помню, в пятом классе у Пашки по немецкому была тройка с минусом. Ну ты сама знаешь, что такое тройка с минусом. Это двойка. И вот за месяц до окончания учебного года втемяшил он себе в голову: выучу немецкий на пятёрку! И выучил. День и ночь бубнил по-иностранному – чуть родной язык не забыл. Мама зовёт его завтракать, а Пашка спрашивает: «Вас ист дас: сафтрак?» В конце года принёс он родителям дневник и сказал гордо: «Битте!» У них глаза на лоб полезли: по немецкому пятёрка с плюсом, а по остальным предметам – тройки с минусом.

Короче, отправились они с отцом выручать последнего мамонта.

– Папа, у них что, машина времени была?

– Не знаю. Ольга Анатольевна тоже об этом спросила, но Пашка пропустил её вопрос мимо ушей и стал рассказывать дальше: «Добрались до места. Кругом, куда ни глянь, каменный век. Смотрим, гора каменная, а в горе пещера. Слышим, из пещеры доносится какое-то завывание. Мы решили, что это стонет раненый мамонт. Залезли в пещеру. Идём, фонариком по стенам водим, а там везде мамонты нарисованы. Вдруг видим – художник стоит, ну прямо как современный: с бородой, в меховой жилетке, в штанах, заляпанных краской, и босиком. У нас есть сосед-художник по фамилии Косынкин. Он тоже дома босиком ходит и поёт, как раненый мамонт, когда за мольбертом стоит.

Папа спросил у древнего художника:

– Малюете?

Тот кивнул:

– Ну.

А он на стене очередного мамонта красками раскрашивал.

Мы быстренько объяснили художнику ситуацию: мол, последний на Земле мамонт, надо спасать. Он сразу всё понял и рассказал, где этот мамонт обычно пасётся.

Мы – туда. Нашли мамонта и потащили его в Московский зоопарк: я за бивни тянул, отец сзади толкал. Совсем упарились, у меня до сих пор руки еле сгибаются. Пашка показал, как у него руки плохо сгибаются, и простонал: «Ой-ой!»

Привели они мамонта в зоопарк, а там принимать не хотят: «Вы сначала помойте зверя – вдруг у него инфекция!» А вид у мамонта был действительно довольно неопрятный, особенно причёска. Видно, что он очень редко причёсывался, хотя в кармашке его школьного рюкзака лежат зеркальце и расчёска…

– Папа, можешь не продолжать! Я каждый день перед уроками причёсываюсь. Сегодня, правда, не успела – я же опоздала. Кстати, из-за тебя. Почему разбудил так поздно?!

О немецких двойках и отцовской строгости

– Папа, ты не будешь меня ругать?

– А что случилось? Опять тройка по математике?

– Да. Но это же несправедливо, правда?

– Правда, не расстраивайся. Сколько раз я тебе говорил: «Учимся не ради отметок…» Математику ты знаешь на твёрдую четвёрку, а то, что математичка привыкла ставить тебе тройки… Ну что поделаешь? Кстати, в пятом классе у меня по всем предметам были двойки да колы.

– За четверть?

– И за четверть, и за год.

– Как же тебя перевели в шестой класс?

– Я сам перевелся. Вернулся в конце лета из Германии и пошёл с сентября в шестой класс.

– Так ты проучился пятый класс в Германии?

– Да.

– А как ты там оказался?

– Катался на велосипеде и заехал. Если посмотришь на карту, то увидишь, что мы живём на Среднерусской возвышенности. А дальше, в сторону Западной Европы, начинаются равнины. Вот я и разогнался на велосипеде с возвышенности – и примчался в Германию.