Читать книгу "Россия в 1917-2000 гг. Книга для всех, интересующихся отечественной историей - Сергей Яров"

Ожидаемая всеми Декларация Временного правительства о задачах войны была принята 27 марта 1917 г. Это столь же двусмысленный документ, что и Манифест Петросовета; в нем, правда, было поменьше социалистической терминологии и ни к чему не обязывающих «демократических» фраз. Ключевой пункт декларации — заявление о том, что цель свободной России — не главенство над другими народами, не «отнятие у них национального их достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов». Данные обязательства выглядели весьма демократично, но тут возникал целый ряд вопросов.

Согласно ранним взаимным договоренностям между царским правительством и союзниками, Россия после успешного окончания войны должна была получить территориальные приращения — в частности, Константинополь и Проливы. Разумеется, эти договоры были тайными, но их никто не отменял. Своим заявлением об отказе от захватов Временное правительство, казалось, разрывало их. Возможно, союзники и сочли бы это внутренним делом страны, но тогда возникала другая проблема: как заключать мир без аннексий, если в тех же тайных договорах Россия соглашалась с тем, чтобы Франция получила Эльзас и Лотарингию, Италия — часть австро-венгерских владений и т. д. Союзники, однако, не собирались отказываться от собственной доли. Выраженное в декларации согласие полностью соблюдать обязательства перед странами Антанты (Англия и Франция. — С.Я.)выглядело в данной связи крайне противоречиво и расплывчато.

2.2. Апрельский кризис

Это отчетливо почувствовали союзники, потребовав от России более ясно заявить о целях войны. В результате их давления после тщательного и долгого рассмотрения Временное правительство приняло решение направить 18 апреля 1917 г. ноту Министерства иностранных дел союзным державам. Она призвана была разъяснить и уточнить правительственную программу. В целом ноту трудно отличить от Декларации 27 марта — она написана почти тем же осторожным либерально-демократическим языком. Основные их различия следующие: во-первых, в самом тексте ноты не была повторена уже процитированная выше ключевая формула Декларации 27 марта о мире без захватов; во-вторых, в текст ноты было включено весьма уклончивое и поддающееся многим толкованиям положение о том, что «передовые демократии найдут способ добиться тех гарантий и санкций, которые необходимы для предупреждения новых кровавых столкновений в будущем».

Этими разночтениями, конечно, существенными, все же нельзя полностью объяснить тот широчайший общественный резонанс, который получила нота. Здесь сказалось прежде всего изменение политической атмосферы в стране. Воззвание правительства 3 марта вообще не упоминало о войне, но это мало кто заметил. Теперь же, к середине апреля, после многодневного обсуждения проблем мира в печати и на собраниях, после все более смелых публичных «миротворческих» предложений, к которым попривыкли, после большевистской разоблачительной кампании, после частых разговоров о «тайных разбойничьих договорах», которые, правда, мало кто видел, что и умножало слухи, — после этого любое, даже малозаметное официальное умолчание о целях войны возбуждало крайне нервный массовый отклик.

Временное правительство вынуждено было уточнить ноту Милюкова. В правительственном обращении 21 апреля разъяснялось, что слова ноты о решительной победе над врагом имеют в виду достижение справедливого, не основанного на захватах мира; в связи с этим полностью приводилась уже упомянутая ключевая формула мира из Декларации 27 марта. Правительству пришлось также уточнить положение о санкциях и гарантиях мира — оно, как отмечалось, «подразумевало ограничение вооружений, учреждение международного трибунала и проч.».

Апрельский кризис не был случайностью. Иногда вообще трудно определить, в каких нотах выражены искренние намерения правительства, в каких они маскировались с целью не раздражать общественное мнение и где они искажались, чтобы не тревожить союзников. И само правительство не было едино по вопросу о войне. Позиция П.Н. Милюкова, требовавшего Проливы, явно противоречила позиции Керенского, близкой по духу к «советским» заявлениям, — хотя оба они и были сторонниками войны до победного конца. Столь характерная для Временного правительства «первых месяцев свободы» игра с декларациями и нотами, которые предназначались то для внутреннего, то для внешнего употребления, в конечном счете обернулась не только обыкновенной путаницей, но и крупнейшим политическим поражением правых партий. Формула «мир без насилия и захватов» стала обязательной принадлежностью почти каждого важнейшего правительственного воззвания, она была той границей, отступить от которой уже не смел ни один министр.

2.3. Отношения с союзниками

После отречения царя Антанте стало легче оправдывать свою борьбу с Германией: теперь можно было с большим основанием говорить о противостоянии передовых демократий с новым полусамодержавным «жандармом Европы». Идеологические выгоды, которые приобрели союзники, быстро померкли, когда началось всеобщее и неостановимое разложение русской армии, когда стали иссякать поставки русского продовольствия союзникам, когда прекратились всякие активные действия на фронте. Бессилие государственной власти, остерегавшейся даже говорить в полный голос о том, чего она хочет, побуждали союзников все более откровенно вмешиваться в русские дела. Часто выражаемая в дипломатической переписке союзников надежда на то, что Временное правительство сохранит армию и страну от анархии, со временем обернулась нотациями и упреками. Впрочем, скоро выяснилось, что у Антанты не очень много рычагов давления на Россию. Важнейший из них — финансовый — мог еще влиять на поведение правительства, но не общества, уставшего от войны. Предпринятое отчасти под давлением союзников контрнаступление русской армии в июне 1917 г. закончилось неудачей.

Вызывали раздражение на Западе и постоянные попытки России пересмотреть цели войны. Первое такое обращение союзники получили 5 мая 1917 г. от нового коалиционного правительства. Союзники, правда, не отвергли целиком русское предложение, но фактически рядом оговорок подтвердили, что они не собираются окончить войну с пустыми руками. Самым примечательным был ответ Франции, заявившей, что присоединение Эльзаса и Лотарингии будет не аннексией, а возвращением утраченных территорий, а выплата Германией денег — не контрибуцией, а возмещением за совершенные во Франции опустошения. Разумеется, эта позиция не была лишена оснований, но нетрудно заметить, что при такой постановке вопроса любые разговоры о мире без аннексий и контрибуций лишались всякого смысла.

2.4. Российская дипломатия летом-осенью 1917 г

После «июльского кризиса» Временное правительство стало еще настойчивей говорить о пересмотре целей войны. В опубликованной 6 июля декларации оно уже откровенно предложило «собраться на союзную конференцию в течение августа для определения общего направления внешней политики союзников и согласования их действий при проведении принципов, провозглашенных русской революцией». Уступкой общественному мнению можно счесть и пожелание, чтобы наряду с дипломатами на совещание были вызваны и «представители русской демократии». Однако уже в августе правительство не особенно настаивало на этом: достигнутое в июле относительное «умиротворение» страны могло быть снова поколеблено публичным обсуждением столь болезненного вопроса. Керенский понимал, что союзники здесь едва ли приблизятся к русской формуле.