Читать книгу "Грех - Захар Прилепин"

Обошёл вокруг дома, поглазел на детей, которых в городе стало заметно меньше – по сравнению с временами моего детства, казалось бы, не так давно закончившегося. Сосчитав углы дома, я присел под покосившуюся крышу теремка, выкурил последнюю сигарету в пачке и решил бросить курить. Впрочем, «решил» – это не совсем верно сказано: я твёрдо понял, что курить больше не буду – потому что сигареты никак не вязались с моим настроением, курение было совершенно лишним, ненужным, отнимающим время занятием.

«Зачем я курю, такой счастливый?» – подумал я и в который раз за последнее время поймал себя на том, что улыбаюсь – и не отдаю себе в этом отчёта. И от этого улыбнулся ещё счастливее и, представив себе свой придурковатый вид со стороны, засмеялся в голос.

Марысенька вернулась часа через полтора. За это время я чуть не закурил снова.

– Ну как он? – приступил я к Марысе.

– Хороший, – сказала Марысенька, жмурясь.

– О чём вы говорили?

– Я не помню… – Улыбка не сходила с её лица.

– Как ты не помнишь? Вы же только что расстались?

– Представляешь, я листочек потеряла с твоими вопросами и забыла всё сразу.

– И как же ты?

– Даже не знаю… Придём домой, послушаем на диктофоне… Хочу яблоко. Купи яблоко…

Я купил ей яблоко: у бабушки с корзинкой.

– Червивое, – сказала Марысенька, откусив несколько раз.

– Выкинь, – велел я.

– Червивое – значит, настоящее, – ответила она.

Мы прошли четыре остановки пешком, держа друг друга за руки. Мы наскребли на бутылку дешёвого вина и выпили её, как алкоголики, за ларьком. Пахло мочой. Мы целовались до нехорошего изнеможения, сулящего безрассудные поступки – на ещё полной машин, хотя и завечеревшей улице. Потом несколько минут успокаивались.

– Как мы будем жить? – спросила Марысенька, улыбаясь.

– Замечательно.

– А сюжет будет?

– Сюжет? Сюжет – это когда всё истекает. А у нас всё течёт и течёт.

Мы тихо пошли домой, но идти надо было в горку, и Марыся начала жаловаться, что устала. Я посадил её на плечи. Марысенька пела песню, ей очень нравилось ехать верхом. Мне тоже нравилось нести её, я держал Марысю за лодыжки и шевелил головой, пытаясь найти такое положение, чтобы шее было тепло и даже немножко сыро.

Через день Марыся отправилась к Валиесу заверять интервью. Мы сделали интервью беззлобным, спокойным, и, как следствие, оно получилось несколько скучным. От Валиеса Марыся вернулась довольной: интервью ему понравилось, он очень хвалил Марысеньку, однако предложил сделать в текст несколько вставок и поэтому попросил прийти её ещё. Когда точно – не сказал, обещал перезвонить.

– Сразу-то он не мог сделать эти вставки? – смеялся я.

– Он, наверное, несчастный. У него нет жены. Он живёт один, – рассказывала Марысенька. – Он говорит, что очень одинок.

– А он курит при тебе? – спросил я зачем-то.

– Нет, не курит. Говорит, что бросил.

«Надо же, бросил, – подумал я с ироничным раздражением. – Чего он не курит-то? Тоже мне… Я-то от счастья, а он от чего?»

– Ну как он тебе? – выспрашивал я, втайне чувствуя приязнь к Валиесу – потому что он вызывал хорошие чувства у моей любимой.

– Ты знаешь, все люди такие смешные… Вот старенькие мужчины… Валиес… Ведь и у него тоже когда-то мама была, он тоже был ребёнком. Как все мы. И мы все так себя ведём, как нас когда-то научили мамы… Поэтому всё очень похоже, просто. Ты понимаешь?

Мне показалось, что очень понимаю. У Валиеса была мама. У Марыси была мама. И у меня. Что тут не понять.

Мы сидели с щенками во дворе, ожидали Марысеньку. Она пришла, и мы все обрадовались.

– А я у Валиеса была, – сказала Марысенька. – Он предложил мне выйти замуж.

– За кого?

Я сам засмеялся своему дурацкому вопросу. И Марысенька засмеялась.

– Ты представляешь, – рассказала она, – он мне позвонил, такой чопорный. «…Не могли бы вы ко мне прийти сегодня…»

– За вставками в интервью?

Марысенька снова засмеялась.

– Ты представляешь, я приехала к нему, а он открывает дверь – во фраке. Такой весь как… канделябр… Чёрный и торжественный. И одеколоном пахнет. Я в квартиру заглянула – а там огромный стол накрыт: свечи, вино, посуда. Кошмар!

– И что?

– Я даже не стала раздеваться. Я ему наврала… – Марысенька посмотрела на меня таинственно потемневшими глазами. – Я ему сказала, что у меня ребёнок маленький. Дома один остался.

– Он опешил?

– Нет, он вообще вёл себя очень достойно. Нисколько не суетился. Сказал: «Ну ничего, в следующий раз…» Потом добавил, что он готовит спектакль… «…О любви старого, мудрого человека к молодой девушке» – так он сказал… И предложил мне сыграть главную роль.

– Старого, мудрого человека?

Мы опять засмеялись. И наш смех нисколько не унижал Валиеса. Если кто-то третий, кто-то, следящий за всей подлостью на земле, слышал тогда наш смех, он наверняка подтвердил бы это – потому что нам было просто и чисто радостно оттого, что Валиес нам встретился, и что он во фраке, и что он такой славный… «Старый, мудрый человек…» И вот – молодая девушка в главной роли – рядом со мной. И я.

– Ну а после этого он предложил мне выйти за него замуж, – закончила Марысенька.

Я не стал спрашивать, как это было. Я просто смотрел на неё.

– А что я могла? – словно оправдываясь, ответила она на мой вопрошающий взгляд. – Я сказала: «Константин Львович, вы очень хороший человек. Можно я вам ещё позвоню?» Он говорит: «Обязательно позвоните…» И всё, я убежала. Даже лифта не стала ждать…

– Сидит там, наверное, один, – неожиданно взгрустнулось мне. – Марысь… Ну выпила бы с ним бутылочку… Жалко тебе?

– Ты что? Нет, я не могу. Не могла. Нельзя. Ты что? Он мне предложил выйти замуж, а я стала бы там есть селёдку под шубой.

– Там была селёдка под шубой? – заинтересованно спросил я.

Мы снова засмеялись, теребя щенков, вертевшихся у нас в ногах.

– Есть хочу, – сказала Марысенька.

– Вот надо было у Валиеса поесть, – не унимался я. – Пойдём к нему вместе? Скажешь: вот ваш старый знакомый. Он пришёл извиниться. И тоже хочет сыграть в спектакле…

– «Роль молодого, глупого человека…» – продолжила Марысенька.

– Сядем за стол, поговорим, выпьем. Обсудим будущий спектакль. Да? Что там у него было на столе? Кроме селёдки…

– Не было там никакой селёдки.

– Но ты же сказала…

Мы были очень голодны. Почти невесомы от голода.