Читать книгу "Блудный сын - Колин Маккалоу"

После двухгодичных курсов по повышению квалификации Джима стали узнавать, а цвет его кожи оказался выгодным преимуществом по эту сторону условной границы, пролегавшей прежде между свободными и рабовладельческими штатами. Правда, только пока люди не узнавали о наличии у него красивой белокожей жены — биохимика. Тем не менее Чикагский университет пожелал взять на стажировку мистера и миссис Хантер. Им пришлось вернуться обратно в холодную зиму и унылое лето.

Едва они защитили докторские диссертации, как натолкнулись на новую волну противостояния. Не важно, насколько сильно хотели заполучить на работу доктора Джима Хантера, руководство ничего не могло предложить его жене, доктору Миллисенте Хантер. Он был настоящим китом в протеиновом океане, а она — лишь мелкой рыбешкой. Университет счел излишним расточительством выделить преподавательские ставки для обоих супругов Хантер. Стало ли данное решение также следствием их межрасового брака — сказать трудно.

После шести лет проживания в Чикаго они оказались беднее, чем прежде, с трудом находя себе работу. Предоставляемые им гранты включали оплату прожиточного минимума; вот на них они и жили, одеваясь в дисконтных магазинах Кеймарт и покупая в супермаркетах дешевые продукты. Поход в китайский ресторанчик стал для них роскошью, позволить себе которую они могли не чаще раза в месяц.

А потом им улыбнулась удача.

В 1966 году президент Чабба, Моусон Макинтош, занялся активными поисками талантливых представителей других рас и одновременно потенциальных нобелевских лауреатов. Джим подходил но обоим критериям, а Макинтош считал, что во главе научной интеграции по всем вопросам надлежит стать университету Чабба. Не зная, что доктор Миллисента Хантер приходится дочерью главному судмедэксперту Холломена, Макинтош дал Дину Хьюго Вертеру четкое указание пригласить супругов Хантер на факультет химии. Они трудились в разных лабораториях, и должность Милли требовала дополнительных часов преподавания, но все же теперь они работали вместе в башне Бурк — Биолоджи. Милли понравилась Макинтошу — биохимия относится к тем наукам, которые оказываются сложнее, чем видится сначала, поэтому и преподаватели по этому предмету столь редки. Джим Хантер слыл бунтарем в науке и настоящим гением. Против него говорило только наличие красивой белокожей жены с высшим образованием, но теперь и это не имело значения. Они были женаты уже много лет, и, возможно, вопрос о расовом мезальянсе больше не стоял.

Таким образом, два года назад Милли неожиданно позвонила родителям и спросила, могут ли они с Джимом остановиться у них на пару ночей. Несмотря на то что четверо дочерей О’Доннелл уже давно выросли, в доме свободной комнаты все — таки не оказалось. Кармайн вошел в их положение и предложил супругам Хантер свою квартиру в доме, принадлежавшем страховой компании «Натмег», которую он планировал продать, так как после женитьбы купил дом.

Обрадованные возвращением детей, Патрик и Несси довольно скоро поняли: чтобы они ни предложили им теперь — этого было бы слишком мало, да и слишком поздно. Супруги Хантер были столь агрессивно настроены по отношению ко всему миру, что даже родители оказались не способны найти брешь в их броне. Но разве они могли тогда поступить иначе? «Страх за собственное дитя приводит к принятию совершенно чудовищных решений, — размышлял Патрик, поднимаясь по холодным каменным ступеням. — Если бы только Джим походил на Гарри Белафонте[4]или, по крайней мере, был просто смуглым! Но он не был и не походил».

И хотя Милли Хантер дистанцировалась от родителей, их отношения оставались теплыми и дружелюбными. Однако Патрика и Несси продолжал терзать все тот же страх: разве могла пятнадцатилетняя девочка, руководствуясь своим крохотным опытом, выбрать пару на всю жизнь? Однажды один из них, Милли или Джим, проснется и поймет, что юношеская привязанность ушла и жестокий мир их разлучил. Пока этого не случилось, но случится. Обязательно! У них не было детей, и, возможно, они сами так решили: вероятно, они просто не могли себе позволить завести полноценную семью. Какие же они сильные! Патрика поражала их стойкость. Он подумал, выдержал ли бы его союз с Несси хотя бы десятую долю тех ударов, что достались Милли и Джиму? И вспомнил, что прошло уже больше двух лет с того самого сентября, когда они вернулись в Холломен.

Кармайн был в своем кабинете. Переступив порог, Патрик не мог сдержать улыбки: кузен дремал в удобной позе, выработанной за долгие часы ожидания своей очереди давать показания в суде. Что же произошло прошлой ночью?

— Вы с Дездемоной пересидели за столом, отмечая приход Нового года, братишка? — поинтересовался он.

Кармайн не подпрыгнул и даже не дернулся, а только приоткрыл глаз.

— Нет. У Алекса режутся зубки, а Джулиан весь в отца — очень чутко спит.

— Слишком маленькая у них разница в возрасте.

— Не смотри на меня так. Это была идея Дездемоны. — Кармайн снял ноги с кухонного стола, который служил ему рабочим, и открыл оба глаза. — Чего бродишь по управлению, Патси?

— Ты слышал что — нибудь о тетродотоксине?

— Немного. Он предположительно использовался в том сенсационном австралийском деле несколько лет назад — симптомы те же, но никакого яда тогда обнаружить не удалось. Во всем этом чувствуется японское влияние — уж я насмотрелся на отравления иглобрюхами, синекольчатыми осьминогами и прочей мерзостью, пока служил в Токио в оккупационных войсках.

Насколько я знаю, тетродотоксин быстро растворяется и выводится из организма еще до того, как проводится вскрытие, — ответил Кармайн.

Патрик потрясенно заморгал.

— Ты постоянно поражаешь меня, братишка. Смею предположить, что этот яд подлежит специальной регистрации в документах, если находится в общедоступных местах; но как быть, если он был не в общедоступном месте и все — таки исчез?

— Все зависит от того, порядочный ты человек или просто хочешь спасти свой зад. Если порядочный, то доложишь кому — нибудь о пропаже. Если жаждешь спасти свой зад, то напишешь в регистрационном журнале «случайно испорчен» или «вышел срок годности; утилизирован согласно правилам». Думаю, наш пострадавший — человек порядочный, верно?

— Верно. Моя самая большая головная боль — Милли. Она работала с материалом, и у нее осталось достаточно тетродотоксина, чтобы убить десятерых крупных мужчин. Яд был расфасован по стеклянным ампулам — по сто миллиграммов в каждую. Она сложила эти ампулы в мерный стакан, наклеила этикетку с обозначением яда — череп со скрещенными костями — и засунула его в глубь своего холодильника в лаборатории. — Патрик нахмурился. — Милли не стала никому говорить о пропаже до разговора со мной. Я посоветовал ей молчать об этом и дальше.

— Кто еще знал о яде?

— Только Джим. Она сказала ему вскользь. Но это не область его интересов.

— Стакан был как — то подписан, кроме стикера с черепом?