Читать книгу "Неизвестный Лангемак. Конструктор "катюш" - Александр Глушко"

Здание женской гимназии, где преподавали мать и старшая сестра Г.Э. Лангемака. Елизаветград. 1900-е гг. Открытка

Поэтому данную политическую обстановку можно охарактеризовать как троевластие: собрание в Епископстве (санкюлоты) – Парижская Коммуна (мелкая буржуазия) – Конвент (мелкая и крупная буржуазия). Именно как троевластие можно охарактеризовать обстановку в преддверии восстания 14 июля 1789 г.: 1) демократическая оппозиция, Пале-Руаяль, т. е. мелкая буржуазия+санкюлоты; 2) буржуазная оппозиция, Национальное собрание, комитет выборщиков в городской ратуше; 3) королевская власть в Версале, Буйе с его армией. В момент восстания, штурма Бастилии, все три эти силы сыграли свою роль. В Нанси антагонизм между офицерами и солдатами выразился в том, что офицеры всячески третировали и сурово наказывали тех солдат, которые отказались стрелять в народ во время событий в Париже в июле 1789 г. Особенно здесь выделился полк Шатовье. В августе 1790 г. произошло восстание солдат: они отказались повиноваться своим офицерам и даже захватили некоторых из них. Тогда генерал Буйе привел солдат из Меца и силой подавил этот мятеж, к которому присоединились и санкюлоты города Нанси. Результатом было свыше 3000 убитых. После того как призвать иностранные войска на помощь к нему в Париж не удалось, у Людовика XVI появляется другой план, который был четко изложен в марте 1791 г. фаворитом королевы Марии-Антуанетты шведом по имени граф Ферзен: король отправится к Буйе и его армии, находящейся в центре эмигрантской деятельности в Кобленце, где он обратится за помощью к иностранным державам… Ночью 20 июня 1791 г. король предпринимает вторую попытку. Он выезжает из Парижа и направляется в Монмеди, где к нему должен присоединиться Буйе с армией верных солдат. Лафайет и Байи, вероятно, осведомлены об этой попытке к бегству, но они ничего не делают, чтобы ее предотвратить. Короля опознают по дороге некоторые из бывших национальных гвардейцев; крестьяне противостоят отряду драгунов, которые желают увезти короля, и, таким образом, задерживают короля в Варенне. 17 июля 1791 г. клуб Кордельеров предлагает народу петицию, в которой требует суда над Людовиком XVI и организации новой формы исполнительной власти. Подписи под этой петицией собираются на Марсовом поле. В 19 часов

30 минут туда подходит Национальная гвардия во главе с Буйе и Лафайетом и открывает огонь по народу. Несколько сот мужчин и женщин были убиты. На следующий же день Национальное собрание принимает репрессивный закон против народа. В частности, статья 3 говорит:

«Все выкрики против национальной гвардии, имеющие целью заставить ее сложить оружие или не пускать его в ход, рассматриваются как мятежные, и виновники их будут караться тюремным заключением сроком до двух лет». Этот же генерал явился автором письма к учредительному собранию: «26 июня 1791 г., Люксембург. Король сделал попытку разбить свои оковы, но слепая судьба, которой подчинены и государства, сулила иначе – теперь он ваш пленник. Я ужасаюсь при мысли, что его жизнь, как и жизнь королевы, находится во власти народа, который вы сделали кровожадным и который стал предметом презрения для всего мира. В интересах короля, вас самих, тех, кого вы называете нацией, меня самого, наконец, важно, чтобы стало известно то, что должно было явиться результатом этого поступка. Все должны знать, что король хотел лишь блага народа, хотя и несправедливого и жестокого. Свободный отныне от всех уз, связывающих меня с вами, я хочу поговорить с вами языком истины, которую вы, впрочем, вероятно, и не поймете. Король сделался узником своего народа; преданный своему государю, я, хотя и осуждал злоупотребления, являющиеся результатом слишком неограниченной власти, по мог не горевать о безумии народа и но порицать ваши действия. Но я все же надеялся, что в крице концов зло будет уничтожено, анархия окончится и что мы будем иметь, по крайней мере, сносное правительство. Моя привязанность к королю и отечеству давала мне достаточно мужества, чтобы переносить унижения, связанные с необходимостью иметь с вами дело. Я видел, что всюду господствует дух партийности, что одни стремятся к гражданской войне, а другие жаждут республики. В числе последних находится и Лафайет.

Появились клубы, поставившие своей задачей разложение армии; с этого момента чернь сделалась жертвой коварства и интриг. Король был бессилен и даже не пользовался уважением; в армии чувствовалось безвластие и отсутствие начальников. Тогда-то я и предложил королю и королеве покинуть Париж, ибо был убежден, что это может повести к благотворной перемене, но они от этого отказались, ссылаясь на данное обещание не расставаться с Национальным Собранием. День 28 февраля дал мне повод возобновить мои настояния, но я снова получил отказ. Король боялся беспорядков и пролития крови, королева рассуждала таким же образом. Я знал, что все государства вооружались против Франции, что король мог их остановить, что крепости были разрушены, что бумажные деньги не могут возместить недостаток в звонкой монете и что народ не замедлит броситься в объятия короля, умоляя его предотвратить угрожающие ему несчастья. В виду тех препятствий, которые имели, место при поездке в Сен-Клу 18 апреля, я убедил его, что ему остается только один путь для спасения Франции. Он, наконец, согласился и решил уехать в Монмеди, имея в виду изложить иностранным державам мотивы своего поступка и заставить их отсрочить свою месть до того момента, когда новое собрание, которое он должен был немедленно созвать, дало бы им то удовлетворение, которого они ждали. Он должен был обнародовать указ о созыве законодательного корпуса, связанного наказами и императивными мандатами и сделаться, таким образом, посредником между своим народом и иностранными державами.

Народ, боясь, с одной стороны, захвата французской территории и стремясь, с другой стороны, к восстановлению порядка, доверил бы свои интересы мудрым людям, которые сумели бы, наконец, обуздать преступления, порожденные народным деспотизмом и восстановить при свете свободы царство разума. Такова была прекрасная мысль, заставившая короля освободиться от бдительности г. Лафайета и его прихвостней. Поверьте мне, все государи мира понимают, что им угрожает чудовище, порожденное вами, и поэтому они вскоре обрушатся на наше несчастное отечество, которое я не могу еще не признавать за свое. Я знаю наши силы, какая бы то ни было надежда химерична, и вскоре ваше наказание послужит памятным примером для потомства.

Так должен говорить с вами человек, которому вы вначале внушали жалость. Не обвиняйте никого в заговоре против вашей адской конституции. Отданные королем приказы составлены не им, а мною; против меня одного должны вы направить ваши кинжалы и приготовить ваш яд. Вы ответите за жизнь короля и королевы перед всеми государями мира, если только один волос упадет с их головы, от Парижа не останется камня на камне. Я знаю пути и сам поведу иностранные армии. Это письмо есть только предвозвестник манифеста европейских государей. Они известят вас более решительным образом о войне, которая вам предстоит. Прощайте, господа/»14