Читать книгу "Книга теней - Джеймс Риз"

Итак, меня собрались перевести в школу второй ступени. Где из меня сделают учительницу.

Одна лишь мысль не оставляла меня: должно быть, придется жить в дормитории, в общей спальне, среди других девушек. Сестра Исидора подтвердила, что так и будет, и опять принесла поздравления; и прибавила, что мне разрешается меньше работать на поварне, при том что я должна по-прежнему прислуживать во время трапез. Когда я спросила, могу ли я остаться в своей комнатке, она взглянула на меня недоумевающе. Нет, отвечала она. Сестра-экономка явно одержала верх в долгой борьбе за кладовку и погреб под нею. Я стала выпрашивать позволение остаться там, и сестра Исидора начала проявлять все признаки раздражения. В конце концов она просто ушла. За неделю до конфирмации мне нужно было явиться на очередной экзамен. Еще раньше я предоставила свидетельство о рождении в канцелярию главного инспектора (собственно говоря, поскольку настоящего документа подобного рода у меня не имелось, то его заменило письмо сестры Исидоры). Мэр деревушки С*** приложил к нему отзыв о моей высокой нравственности, хотя, разумеется, ничего не знал не только обо мне, но и о данном моем качестве. Я не просто сдала экзамен. Я поразила всех, ответив правильно на все без исключения заданные вопросы, и заслужила тем самым картину, правда без рамки, с изображением Пресвятой Девы, прежде долго украшавшую прачечную.

День конфирмации – он, как и ожидалось, пришелся на шестнадцатое июля – настал скоро, но тут время замедлило свой бег, стало тягучим. Ведь вечером, когда большая часть воспитанниц разъедется по домам, мне предстояло перебраться в дормиторий.

Двенадцать девушек в белом выстроились рядами, и процессия двинулась к церкви, живой лентой извиваясь по коридорам и по дорожке двора. Бедняжки нещадно потели под своими нарядными платьями, под отделанным кружевами нижним бельем. Мы, то есть старшие воспитанницы, прошедшие конфирмацию в прежние годы, сидели плечом к плечу на задних скамьях, среди заполнивших церковь матерей и сестер, тетушек и бабушек, усердно обмахивающих веерами красные от жары лица. (Мужчины в монастырь не допускались. Они ждали за воротами.)

Церемония шла со всею нещадной помпезностью, на которую только способна обитель по таким случаям. Затем открылись двери сразу в двух гостиных под дормиторием, и туда прошли виновницы торжества вместе с родственницами. Последовали объятия, поцелуи, кто-то с кем-то знакомился, кто-то кого-то приглашал погостить на каникулах. Не зная, чем занять себя, я простояла в углу около часа, недвижимая, словно висевшие над моей головою портреты, – ведь в событиях этого дня мне отводилась далеко не главная роль. Наконец, почувствовав, что больше не смогу выносить подобное общество ни минуты, я побрела к себе в комнату. Она была темная, сырая и некрасивая, но она была моя, и мне жутко не хотелось ее покидать. Я достала из моего полупустого сундучка платье попроще и вышла, проскользнув из кухни через запасной выход.

Я сама не ведала, куда несут меня ноги, пока не очутилась в заброшенном гроте на самом краю монастырских владений. То была небольшая каменная постройка, давно пришедшая в запустение и нуждавшаяся в ремонте. Грот был совсем рядом с коровником, и дуновения ветра порой доносили туда ароматы, исходившие от нескольких обитавших там монастырских коров. Я любила этот грот за уединенность, за находившиеся там статуи, покрытые лишайниками, все в щербинах, и молитвенные лица безымянных святых, стоявших там на часах и охранявших Пресвятую Деву. Еще мне там нравилось изъеденное ржавчиною, однако искусно и затейливо выкованное паникадило на гнутых ножках, тонких и хрупких; на него прежде ставили свечи. На куче камней у входа когда-то росли неизвестно откуда взявшиеся папоротники – теперь они совсем высохли на солнце. Я и прежде часто приходила сюда, садилась на шаль, которую расстилала на скамье рядом со статуей Мадонны, и читала часы напролет. В тот день я сидела, не отрывая глаз от Богородицы и окруживших ее неподвижных святых. Затем я начала молиться – сознаюсь, довольно бессвязно, – и молитвы мои вскоре сменились слезами; я долго сидела и плакала, и в причине тех слез я не могла бы сознаться даже самой себе.

В тот летний день восход был на удивление ярким, и восходящее солнце словно развесило на безоблачном и поразительно синем небе полотнище золотой парчи. Но еще когда я бежала от назойливого шума и толпы в гостиных, когда покидала свое ставшее уже не моим жилище, на небе появились низкие тучи, и солнце скрылось за ними. Тучи были серовато-зеленые, дождевые. Вдалеке слышались раскатистые удары грома, напоминавшие стон. Налетел теплый ветер; одинокая ставня резко стукнула об оконную раму.

Небо стало темнеть. В воздухе появился пьянящий запах дождя, вскопанной земли, тлена. Сразу посвежело, и я поспешила войти в грот.

Тучи закрыли все небо, которое теперь приобрело цвет свежего синяка. Ветер усилился, и вскоре деревья заговорили с ним, защебетав зелеными язычками листьев. Громовые раскаты приблизились, но молний еще не было видно.

Я услышала стук колес первых из отъезжавших от монастыря экипажей, что катились вдоль по ведущей из С*** и проложенной неподалеку от грота дороге, покрытой засохшею грязью; должно быть, родственники торопились увезти виновниц недавнего торжества прежде, чем дождь сделает дорогу непроезжей.

Я осталась там, где была. Начался дождь. Сперва несколько капель пробили лиственный полог, как гвоздь пробивает жесть. Затем они стали падать чаще, их стало больше, и зеленая крыша поддалась, словно обрушилась. Грот находился в самом низком месте лужайки, посреди которой стоял будто на блюдце, так что вскоре дождевая вода залила его, дойдя до моих ног.

Вскоре блеснула и первая молния. И только тогда я встала, чтобы идти, причем сделала это медленно и неохотно.

Я еще не дошла до главного входа, как сестра Исидора накинулась на меня; скрытая за дождевою завесой, она мне показалась каким-то неведомым существом – темным, крылатым. О, как это не похоже на меня: заставить ее ждать, беспокоиться и недоумевать, куда я запропастилась! Не потеряла ли я рассудок? Я что, забыла, что надо прислуживать гостям? На крыльце впереди всех, рядом с сестрой Клер де Сазильи, директрисою школы для старших девушек, стояла сестра Маргарита, экономка (казавшаяся тенью сестры-директрисы), и мать-настоятельница Мария-дез-Анжес, красавица мать Мария, неизменно проявлявшая ко мне доброту; она всегда заводила со мной разговор в своей библиотеке, когда заставала меня там. Именно она взяла на себя труд поздравить меня теперь с переходом в школу второй ступени; именно она обратила мое внимание на далекую радугу, простершуюся дугой через все небо от одного края земли до другого.

– И действительно, радуга, – словно подводя итог сказанному настоятельницей, проговорила директриса и, обращаясь ко мне, добавила: – Твой чемодан и все прочие вещи уже доставлены в дормиторий… А что касается твоей комнаты, – обратилась она к своей приятельнице экономке, с которою состояла в самых наилучших отношениях, – то ее уже начали переделывать снова в кладовку.

– Полки, – взволнованно произнесла сестра-экономка и всем своим телом подалась к начальнице школы, – не забывай, сестра, ты обещала мне полки.