Читать книгу "Сочини что-нибудь - Чак Паланик"

– Если товар такой замечательный, дамочка, – произнес Хорек, – то, может, сами его отведаете?

Взглянув на гору кубиков белого яда, Обезьяна сказала себе:

– Они теперь думают, что это мой запах.

Высокомерия как не бывало. Обезьяна два дня не спала, и гордыня ее испарилась. Она сказала себе:

– Лучше умереть, чем сносить отвращение и жалость.

Она вообразила, как корчится в муках на бетонном полу супермаркета. Вообразила, что родители вчинят потом иск «Луэллин фуд», выиграют дело века. И вот она взяла одну шпажку. Показала толпе. Обезьяна держала сыр, точно факел. Представила собственные похороны: она лежит в гробу, сцепив на хладной груди пальцы. Увидела перед мысленным взором надгробие и дату смерти – сегодняшний день. Сыр пах смертью. Скоро от Обезьяны точно так же потянет.

– Поручите мне подвиг, – сказала она себе, поднимая сыр выше. – Что-нибудь по-настоящему сложное.

Толпа взирала на нее в изумлении. У всех отвалились челюсти, а Индейка даже тихо заплакала.

Закрыв глаза, Обезьяна погрузила наконец кубик в рот, сомкнула губы и вынула шпажку. Не открывая глаз, принялась пережевывать сыр, а Горилла дурным голосом заорал:

– Кто-нибудь, звоните спасателям!

Но Обезьяна не умерла. Она жевала сыр, не глотая, – ей хотелось жевать его постоянно, безостановочно. Хотелось жить вечно, чтобы чувствовать его вкус и ничего более. Сыр не убил ее; хуже – он оказался невероятен. Страшный запах внезапно обернулся чудеснейшим ароматом. Проглотив наконец сыр, Обезьяна обсосала шпажку, лишь бы не упустить ни капельки вкуса. Сыр провалился в желудок, стал частью ее, и она его полюбила.

Улыбаясь, Обезьяна посмотрела на застывшую в ужасе массу зверей. Их перекосило, будто Обезьяна отведала собственных экскрементов. Теперь они ненавидели ее еще больше, отвращение только усилилось, но Обезьяне не было до этого дела. У всех на глазах она отправила в рот еще кусочек, еще и еще… Она торопилась наполниться этим великолепным вкусом и запахом; есть, пока живот не заболит.

Той же ночью ей в номер позвонил Бобер.

– Повиси пока, – сказала она, – я сейчас Бизона подключу.

Через несколько секунд в трубке щелкнуло, и гулкий голос произнес:

– Слушаю.

Бизон сказал:

– Юристы посоветовали отозвать продукт.

Он сказал:

– Нельзя рисковать репутацией.

Карьера Обезьяны повисла на волоске. Она велела себе сидеть тихо, пусть все идет своим чередом, но не выдержала:

– Постойте.

– Никто тебя не винит, – успокоил ее Бобер.

Обезьяна сказала:

– Я ошиблась.

Она сказала:

– Можете уволить меня, но сыр – вкусный.

Она сказала:

– Прошу.

Она сказала:

– Сэр.

Бизон там, наверное, пожал плечами и произнес:

– Мы закрываем лавочку.

В трубку он произнес:

– Завтра же избавься от всех образцов и запасов.

– Спросите Койота, – взмолилась Обезьяна. – Койот же сумел его продать.

– Койот в Сиэтле, – ответил Бизон. – Мы повысили его до регионального супервайзера на северо-западе страны.

Бобер, поняв, что его ложь раскрылась, сказал:

– Мы команда. Смирись, принцесса, или ты уволена.

Обезьяна так долго впаривала парфюм, бастурму и крем для рук, и вот наконец появился товар, в который она поверила. До сих пор Обезьяна добивалась любви для себя, а теперь готова была уступить первое место сыру. Не важно, сколь многие будут смотреть на нее с откровенным презрением, лишь бы хоть кто-то попробовал сыр и проникся ее верой. Тогда этот кто-то полюбит сыр, и Обезьяна больше не будет одна среди миллионов других. Она положит свою честь на алтарь успеха – все ради сыра.

Игуана прислала эсэмэску: весь запас сыра продали с молотка ликвидатору. Утром Обезьяна нарочно пропустила самолет в Кливленд. На точку она всегда выходила в розовой рубашке-поло «Брукс бразерс» о двух пуговицах (верхнюю оставляла расстегнутой). В розовом она походила на модную подтянутую пацанку; воротник она никогда не поднимала. Однако сегодня, в решающий день, пустила в ход тяжелую артиллерию: надела майку на бретельках, такую короткую, что оставался открытым живот. Под низ нацепила бюстгальтер с «винни-пухами». Ради продвижения сыра она готова была стать и шлюхой, и сутенером. Внаглую Обезьяна взяла складной столик, шпажки и белые кубики аппетитного, упоительного на вкус воплощенного блаженства, этих кусочков нирваны, и отправилась в супермаркет. Установила на месте алтарь, как истинный фанатик. Превратилась в евангелиста, что несет толпе Слово Божие. В глазах посетителей она была сумасшедшей, ведь тот, кто отведал ядовитого сыра, способен на все. На какое-то время это служило Обезьяне защитой. Ей бы только донести, передать свою страсть другим животным!

– Берите блаженство, берите, вот оно, – вещала Обезьяна. – Райское наслаждение, даром!

Если бы не вонь сыра, Утка и Буйвол давно бы схватили ее и вышвырнули из супермаркета. Мишка Гризли, спрятав нос в лапы, ругал ее почем свет стоит, а Попугай забрасывал мелочью.

Никто не встал на сторону Обезьяны.

Она оставалась привержена командному духу, и ничего, что в своей команде она была единственным игроком.

Разразился хаос. Толпа набросилась на Обезьяну. Опрокинула столик, и кубики сыра полетели на грязный пол. Священный сыр растоптали, размазали по пыльной бетонке, на которой вчера еще Обезьяна боялась умереть в муках. Сыр, который она ценила больше собственной жизни, пропал под копытами Северного Оленя и когтистыми лапами Тигра. Тут могучая лапа схватила ее за руку и рывком подняла в воздух. Горилла волок Обезьяну в сторону выхода – к спокойному сну по ночам, да и днем. К будущему, где не надо вообще просыпаться.

В руке у Обезьяны оставалась последняя шпажка с кубиком сыра. Ее меч, Чаша Грааля – и Обезьяна швырнула ее Горилле в морду. В пасть, глубоко, в самую глотку. Горилла закашлялся и выплюнул сыр. Но Обезьяна успела поймать влажный кубик. Зажав скользкий сыр между пальцев, она с размаху залепила им в рот Горилле. Толпа птиц и животных подхватила их обоих, несла на выход. Обезьяна же не отнимала ладони от губ Гориллы, пока тот жевал. Неотрывно смотрела ему в глаза. Наконец менеджер проглотил, и его мышцы расслабились. Он все понял.

Зомби[9]

Теорию деэволюции предложил Гриффин Уилсон. Настоящий злой гений, он сидел в двух рядах позади меня на занятиях по органике. Он первым совершил Большой Скачок назад.

Мы все узнали от Тришы Геддинг. Она лежала с Гриффином в одной палате – на соседней койке, за бумажной ширмой. Триша притворилась, что у нее месячные, лишь бы сачкануть контрольную по истории восточных цивилизаций. Триша услышала громкое «бииип!», но внимания не обратила. Потом они с медсестрой увидели Гриффина Уилсона: тот лежал на койке, будто манекен для отработки искусственного дыхания. Едва дыша, не двигаясь. Все решили, что это шутка, ведь он по-прежнему сжимал в зубах бумажник, а к вискам его лепились электроды с проводками.