Читать книгу "Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова"

Двое мужчин мерили друг друга взглядами, как два кота, встретившихся в одной подворотне. Михайло вынужден был признать, что шурин у него хорош. Не внешне, хотя и это — тоже. Но уверенная посадка в седле, то, как он выдерживает тяжесть кольчуги, движение, которым он поправлял оружие, спокойный синий взгляд…

Не паркетный мальчик, не придворный бездельник. Да и мозоли на руках не от безделья набиты, это видно.

Конь, опять же, злой, горячий, сразу видно, а стоит не двинется, хотя в сторону его коня косится лиловым глазом, так бы и цапнул… но слушается. Вышколен на славу.

Алексей тоже мерил взглядом мужа сестры. Ничего себе так зять. По лицу видно, что не дурак. Самодоволен, конечно, но неглуп. Опять же, с конем управляется неплохо, да и вольницу свою держит…

Но Алексей здесь гость, ему первым и говорить.

— Ваше величество, со мной войско, которое я привел вам на помощь. Располагайте нами по своему усмотрению.

Михайло едва заметно выдохнул. В темных глазах засветилось такое облегчение, что Алексей призадумался. А ведь мужчине нелегко пришлось — сдерживать всю эту шляхту…

— Дорогой шурин, позвольте пригласить вас во дворец…

— Ваше величество, дорогой зять, я буду рад увидеться с сестрой, но завтра же нам надо выступить в поход против безбожных мусульманских язычников.

— Ваше войско не нуждается в отдыхе?

Алексей покачал головой.

Грамотно организованное движение — это нечто. А хороший обоз — так и вообще. Особенно централизованное питание, которое наладил в своем полку Патрик Гордон. Великая вещь — походные кухни, которые едут вперед и на месте привала кормят все войско. В порядке строгой очередности. Кто есть, кто разбивает стоянку… одним словом — это позволяло сильно экономить время. Жаль только, что пока их было штуки четыре на все войско, но ведь новинки опробовать надобно. Теперь‑то ученые, больше наделаем! Сначала возникали трения, стрельцы чего‑то требовали, ругались, но Алексей, не долго думая, попросту повесил нескольких зачинщиков на ближайших деревьях — и внятно объявил, что кто хочет — пусть проваливает ко всем чертям хоть на Дон, хоть в Сибирь, держать не будут. Не до трусов и предателей сейчас, враг на всю землю наступает… А остальные будут слушаться и командиров — и его.

И сами увидят, что так будет лучше.

Возможно, в войске и вспыхнул бы бунт, но одно дело под стенами Кремля кричать да толпу подбивать, а другое — когда пара полков в клещи берет и глаза у людей ну оч — чень нехорошие. Так что повиновались, хотя кое‑кто и утек. Но Алексей распорядился их не преследовать. А остальные, кто шел, сначала ворчали, а потом оценили новшество — и смирились. Хотя и шипели для приличия, но кто б на то внимание обращал?

— Нет. Мы выступим уже завтра на рассвете.

— Что ж. поедем. Мария вас уже несколько дней как ждет…

— Мария… а, Марфуша? Как она?

— Переживает очень.

— Ничего. — Случайно или нет, следующая фраза была произнесена четко и громко. — Русские своих в беде не бросают!

— Вот и она так говорит, — усмехнулся Михайло.

Ответом ему была широкая улыбка юноши.

* * *

Софья без стука открыла дверь к тетке Ирине.

— Тетя, поговорить надобно.

В тереме царевнином было шумно и весело. Кривлялись две дурочки, коих царевна держала для развлечения, щебетали о чем‑то сенные девушки, в уголке важно несколько бабок восседало.

Царевна Ирина на племянницу взглянула внимательно. Они с того раза, почитай, и не разговаривали, ежели встречались, каждая в сторону смотрела.

Ну разве что здоровья друг другу желали.

Не любила Ирина Сонечку, был грех. Не любила. Чуяла соперницу, которая займет то положение, коего Ирине за всю жизнь добиться не удалось. Не стала она для брата опорой, вовсе нет. И защитой, и поддержкой. Так, подушка, в которую плакать приходят.

У Соньки с Алексеем не так, ой не так.

Царевич на сестру иногда смотрит, как на мать, а та на него постоянно — таким взглядом, что рука к кресту тянется. И не с испуга, не со зла, нет в ее глазах ничего такого. Но…

Не в ее годы бы смотреть так на парня на несколько лет старше. Снизу вверх, с уважением — это да. Но Сонька же глядит так, как на дите неразумное, но любимое. Вот и на тетку сейчас смотрит с насмешкой, словно на малолетку какую…

И пришла ведь, и никто не шепнул… побоялись. Знают, шавки, кто хозяйка.

Ирина скрипнула зубами, но сделала жест рукой.

— Оставьте нас все!

Сонька и ухом не дернула, глядя, как выбегают за дверь все приживалки. Ждала,

пока дверь не закроется, потом еще пару минут стояла, дверь приоткрыла, проверила… Ирине вдали топот ног послышался. Подслушивать хотели, мерзавки.

А Сонька плотно прикрыла дверь — и направилась прямо к тетке. Встала напротив, усмехнулась.

— Тетка Арина, не надоело тебе в тереме гнить?

Ирина посмотрела на девочку.

Возможностей много было. И возмутиться, и окоротить — не решилась. Она все‑таки неглупа была, понимала, что Софья развернется да уйдет. А вот чего Ирина лишится?

— Надоело, Соня. А ты что иное предложить можешь?

Софья усмехнулась.

— Мы перед походом с Алешей поговорили. Арина… я тебя так называть буду?

— Называй.

— Наши войска на Крым идут. Представляешь, сколько там народу?

— Много.

— И все они домой вернутся. Ну, мужики — те себе работу найдут, устроятся.

— На большой дороге?

— Это ты, тетушка, о нас плоховато думаешь. И работа найдется, и как их туда доставить, и чем заплатить. Но то ж мужчины. А женщины?

Ирина прижала ладонь к губам.

— Господи…

— Вижу, понимаешь. Их отсюда в рабство угнали, а куда они вернутся? Хорошо, коли к отцу — матери, а если не примут их? Или деревни той нет уже? Или еще что? Коли дети у них?

— И что ты предложить хочешь, Соня?

— Это ведь не все еще. Есть план — забрать у татар детей младше двух лет, да у нас православными и вырастить. Окрестить, воспитать, в школе выучить…

— Турки такое делают…

— С православными. И называют тех детей янычарами. А мы вот в обратную развернем. Казна выдержит.

— Брат согласен ли?

— Обижаешь, Ирина. Алешка с отцом все обговорил еще до похода. Батюшка хоть зубами и скрипел, но согласился, что надобно.

— Ну… а я тут при чем?

— А кто этим заниматься должен?

У Ирина глаза стали по пятаку.