Читать книгу "Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика - Петр Андреев"

Вот показали бы нашим теперешним военнослужащим, как мои современники солдаты просились в наряд по кухне. Работа тяжелейшая. Уборка, мытье полов и посуды, переноска грузов – ящиков и мешков с продуктами, чистка картошки большими разделочными ножами. Это сутки работы без отдыха и сна. И на эту каторгу у командиров просились. Причем получивших наряд вне очереди на кухню не посылали, поскольку это был наряд, где можно было «от пуза» наесться картошки. Полусырой, полусгоревшей, сваренной украдкой в топке котельной. О мясе, рыбе, котлетах мы понятия не имели. Правда, у нас устраивались так называемые постные дни, обычно приуроченные к учебным выходам на 40–60 км, когда нам на обед давали граммов 50 сухой говяжьей колбасы и не давали воды.

Хорошо это или плохо? С какой стороны посмотреть. Тяжело, даже очень тяжело, но зато нам было не так трудно на войне. Мы месяц могли жить без продуктов, питаясь лишь корой деревьев и кореньями осоки. Могли в октябре – ноябре идти по болотам без сапог. Спать на ходу или в лесах и болотах, под дождем и снегом без палаток, в летнем обмундировании.

И еще одно отступление. Теперь много говорят и пишут о воровстве в современной армии, обвиняя во всем нынешнее правительство и президента. Обвинители стараются показать, что это зло родилось вместе с демократическим режимом. Думаю, что воровство в армии началось гораздо раньше.

Пример на уровне полка. Солдаты голодают. А находясь в наряде на кухне, мы видели, как весь день в больших противнях в кипящем масле жарились пончики. Не знаю, ели ли их офицеры, но рядовой и сержантский состав о них даже представления не имел. Кроме того, в полку была ферма, где выращивались коровы и свиньи. Обслуживал ферму взвод солдат срочной службы, и иногда им в помощь посылали солдат из батарей. Ферма была, а вот ни молока, ни мяса солдаты не ели и даже не видели. Обворовывать солдат продолжали и на фронтах, все годы войны. И пороком этим была заражена не только армия, но и все построенное на лжи советское общество, построенное нечистыми руками и на деньги Германии, противоборствующей стороны в войне с Россией.

Искоренить этот порок, имеющий семидесятилетнюю давность, не просто, а сейчас, наверное, и вообще невозможно, тем более без коренной реформы армии. Особенно если учесть обстановку в нашем обществе, где такие порядки устраивают значительную часть людей, для которых чем хуже, тем лучше, где невероятно многочисленный генералитет и полно обиженных коммунистических функционеров, всеми силами старающихся повернуть историю вспять.

Через две недели после нас в школу прибыла группа украинцев, 38 человек. Мы уже чувствовали себя старослужащими, а тут новички. Не знаю, может быть, это и не так, но нам казалось, что мы вживались в распорядок дня легче, чем они. А с их приездом – каждый день событие. Особенно при подъеме. Построение. Команда: «Рассчитайсь!» Одного-двух человек в каждом взводе не хватает. Начинаются поиски. Прятались ребята под матрасы, за ружейные пирамиды, но чаще всего под нары. Прошло некоторое время, и все стало на свои места. Уже не слышно было: «Кого нет?» – «Сидоренко!»

Быстро прошел ноябрь с его чудной погодой. Закончили строительство учебных классов. Полным ходом шли работы по строительству конюшен. Лошади пока стояли на коновязях под открытым небом.

Наступил декабрь. Пришли холода. Почти каждый день шел дождь, а то и со снегом. Сутки, и до того напряженные, уплотнились еще больше. На сон времени не оставалось совсем. Оказалось, что лошади менее выносливы, чем человек. В этом мы потом убеждались не раз. Лошади замерзали. Нет, случаев гибели от стужи не было. Они просто дрожали под дождем и мокрым снегом, и их надо было согревать. С этого времени у нас изменился распорядок дня. Или, скорее, распорядок ночи. Если раньше мы спали с 11 вечера до 6 часов утра, то теперь отбой был, как и раньше, – в 11, а подъемов уже два. Первый – в час или два часа ночи, зависело это от температуры, а второй, как и раньше, – в 6 часов. Только успеем согреться в гуще тел, только просохнет белье (даже в холодную и дождливую погоду нам не разрешалось надевать шинели), как гремят команды: «Тревога!», «Подъем!», «Выходи строиться!», «Шагом марш на проводку конского состава!». Мы, тепленькие, только с постели, с закрытыми глазами выбегали на улицу, под дождь со снегом, и, съежившись, становились в строй. Под ногами непролазная грязь. В Средней Азии микропористые грунты, они очень легко промокают, и на довольно большую глубину, превращаясь в вязкое липкое тесто. За сапогами тянутся пудовые глыбы грязи.

В кромешной тьме прибегаем на конюшню. Отвязываем каждый свою лошадь, и начинается проводка. Водить лошадь можно, как кто умеет и где хочет. Ходить под дождем по грязи не очень приятно, поэтому каждый норовит забраться лошади на спину. Седла и уздечки брать нельзя. Недоуздок с чумбуром (металлической цепью)[2]– вся амуниция. Тут и начинается свалка. Стоит только взобраться лошади на спину, как она становится неуправляемой. Чумбур, заправленный ей в рот вместо удил, не помогал. Лошади пускались бежать, играть, вскидывая задом. Инициаторами игр всегда выступали жеребцы. Кастрировали их уже весной, перед самой войной. Всадники летели в грязь, а лошади оказывались на свободе. Всех беглецов надо было поймать и вернуть на привязь.

Вся наша конюшня была укомплектована полудикими длинношерстными лошадьми с длинными хвостами. Они были набраны из табунов Казахстана, и мы их вводили в «христианскую веру». Обучали ходить под седлом и брать препятствия, щетками, работая почти по пять часов в день, вытирали длинную шерсть, моя каждую неделю теплой водой с мылом, выводили перхоть.

Лошадь сразу чувствует, когда ее отвязали от коновязи, и начинает бегать, а то и прыгать – это уж зависит от темперамента. Ей надо согреться или размяться, может, она просто застоялась, вопрос спорный. Одна пегая кобыла, не поддающаяся приручению, стояла у нас на одиночной привязи – металлическом колышке. Ей на палке подавали воду и подпихивали сено. Даже казахи, от рождения конники, после нескольких попыток отказались ее объездить. Так вот эту кобылу никто никогда не проводил, не согревал, а она прекрасно выглядела и никогда не кашляла. И на фронте лошади круглый год находились под открытым небом, только иногда, при длительной обороне, им строили землянки, хотя были и дожди, и снег, и морозы до 45 градусов, но не было случая, чтобы лошадь замерзла.

После проводки всех лошадей надо было протереть жгутами из сена. И только после этого нас вели в казарму. Но в казарму не пускал дежурный. Мы были грязные с ног до головы. На мойку и чистку сапог и обмундирования уходили драгоценные минуты, и все меньше оставалось времени на сон. Обычно второй раз мы ложились в 4–5 часов. Здесь отбоя не было, кто как управится. Засыпали быстро. На нарах у каждого из нас было место шириной сантиметров пятьдесят. Когда ложились, наши тела плотно прижимались друг к другу, и мы быстро согревались. Мы всегда шутили – «Поворачиваться по команде». Подъем, как всегда, был в 6 часов, без скидок на ночные работы.