Читать книгу "Филипп Бобков и пятое Управление КГБ. След в истории - Эдуард Макаревич"

Но Тарле был по воскресеньям. А по будням – «самообразовательные» вечера в богатейшей публичной библиотеке Ленинграда, что носит имя М. Е. Салтыкова-Щедрина. Но ведь были еще и воскресные вечера, которые посвящались театрам. Классические пьесы и современные драмы запоминались прежде всего игрой выдающихся ленинградских актеров того времени.

Но тогда же на ниве самообразования Бобков, – как он говорит, – получил политический нокдаун. Он, да и все его товарищи по школе СМЕРШ зачитывались рассказами М. Зощенко, стихами А. Ахматовой, что печатались в журналах «Звезда» и «Ленинград». Журналы те буквально ходили по рукам. И вдруг в августе 1946 года появляется постановление ЦК партии с уничтожающей критикой этих изданий и сочинений этих авторов.

– Чувствовали, что это несправедливо, но понять, в чем дело, не могли, – говорит Бобков. – И не раздумывая понеслись в театр, чтобы успеть увидеть, пока не сняли, комедию Зощенко «Парусиновый портфель».

Такой вот был спонтанный ответ слушателей школы СМЕРШ на решение ЦК.

Спустя годы стало понятно, что вся эта кампания против журналов и Зощенко с Ахматовой была следствием борьбы определенных группировок за влияние в партии. А Бобков и товарищи тогда ломали головы над разрешением этой загадки, названной «политическим нокдауном».

Вспоминая свои самообразовательные бдения, Бобков признавался, насколько они помогли ему уверенно работать с разными людьми, смотреть на проблемы не чиновничьим, а исследовательским взглядом и находить стоящие решения.

Постижение контрразведки

После окончания школы СМЕРШ Бобков был направлен на работу в центральный аппарат Министерства государственной безопасности. Тому способствовало и стечение обстоятельств, и состояние здоровья. Сырой ленинградский климат был ему противопоказан: ранение легких не прошло бесследно. Стоило ему пробежать стометровку, как мучил кровавый кашель. Будущее определилось, когда пришла заявка из Москвы. В октябре 1946 года младший лейтенант Бобков переступил порог здания МГБ на площади Дзержинского. С должности помощника оперуполномоченного началась его служба.

Ранним утром, когда еще улицы были пусты, он спешил на работу. И каждый раз взгляд его задерживался на витрине коммерческого магазина, мимо которого он держал путь. А там, за сияющим стеклом, вальяжно расположились копченые и вареные колбасы, окорока, банки с крабами, севрюжьи бока, горбуша, кета и разная рыбка помельче. Он мог только вздыхать, сожалея, что лейтенантская зарплата не дает возможности вкусить это изобилие. Страна еще жила по карточкам, залечивая военные раны. И офицеры контрразведки, даже имея офицерский паек, не слишком отличались своим материальным благополучием.

Работа захватила сразу, потому что его включили в самые сложные дела. Уже прозвучала речь У. Черчилля в американском Фултоне, положившая начало холодной войне. В этой речи он сказал, что «на свет союзнической победы (над гитлеровской Германией. – Э. М.) легла черная тень Советской России и руководимого ею международного коммунистического сообщества и их настойчивых стараний обратить весь мир в свою веру», – это образ врага, который уравнивается с фашизмом. Вот как это им сделано: «Если бы монополией на ядерное оружие завладело какое-нибудь коммунистическое или неофашистское государство, в отличие от монополии на него США, то они смогли бы навязать свободному демократическому миру одну из своих тоталитарных систем». Черчилль тогда создал образ, объединяющий коммунизм и фашизм в одно целое, образ тоталитаризма, интегрального фашизма – врага человечества. Черчилль первый в новом послевоенном мире, кто объявил тождественность понятий коммунизма и фашизма. В последующие годы «советологи» и «русисты» в научных центрах шли по его колее. Советский Союз не просто враг – он идейный враг для христианской цивилизации. И в связи с этим образ приобретает новый смысл: «Советская Россия хочет бесконечно наращивать свою мощь с одновременной экспансией своей идеологии». Черчилль говорил, что именно война и тирания, исходящие от Советского Союза, – враги простых людей и человечества.

Фултонская речь У. Черчилля как первая политико-идеологическая доктрина холодной войны удачно встроилась в планы американского военного командования. К декабрю 1945 года у США уже было 196 атомных бомб, и, согласно военным циркулярам, им готовилось достойное применение. В директиве Объединенного комитета военного планирования № 432/д от 14 декабря 1945 года (то есть через семь месяцев после совместной с СССР победы над Гитлером) говорилось:

«На карте к приложению А [документ разведки]… указаны двадцать основных промышленных центров Советского Союза и трасса Транссибирской магистрали – главной советской линии коммуникаций. Карта также показывает базы, с которых сверхтяжелые бомбардировщики могут достичь семнадцати из двадцати указанных городов и Транссибирскую магистраль. Согласно нашей оценке, действуя с указанных баз и используя все 196 атомных бомб… Соединенные Штаты смогли бы нанести такой разрушительный удар по промышленным источникам военной силы СССР, что он в конечном счете может стать решающим» [3].

В середине 1948 года был составлен план «Чариотир» – по нему предполагалось сбросить 133 атомные бомбы на 70 советских городов. К 1 сентября 1948 года появился документ «Флитвуд» – своего рода методическое руководство к составлению оперативных планов. А уже 21 декабря 1948 года был готов разработанный по этой методике оперативный план бомбардировки СССР. В 1949 году родился еще один план – «Дропшот», по которому в первые дни войны на СССР планировалось сбросить более 300 атомных бомб, не считая обычных, способных уничтожить до 85 процентов советской промышленности [4].

В связи с разработкой таких планов активизировалась американская разведка. Чтобы планировать нанесение ударов по Советскому Союзу, необходимо было представлять оборонные возможности этой страны – инфраструктуру, жизненно важные промышленные предприятия, систему противовоздушной обороны, расположение военных аэродромов, типы боевых самолетов на них.

Генерал Кертис Лемей, глава стратегической авиации США, знал, что экипажи его бомбардировщиков после сброса ядерных бомб на советские города должны будут катапультироваться над территорией СССР, поскольку у самолетов не хватит топлива, чтобы вернуться на свои базы. Поэтому Лемей ставил перед ЦРУ задачу создания маршрутов эвакуации экипажей бомбардировщиков, требовал от ЦРУ быть готовыми организовать диверсии на взлетно-посадочных полосах советских военных аэродромов, чтобы нейтрализовать советскую авиацию, способную помешать американским бомбардировщикам выполнить свою боевую задачу. ЦРУ планировало тогда расположить своих агентов с радиостанциями близ советских аэродромов, которые находились между Берлином и Уралом.

Поэтому тогда резко увеличилось количество забрасываемых на территорию СССР разведывательно-диверсионных групп. Бобкову пришлось работать с такими группами. Контрразведывательная особенность такой работы была в том, что эти группы формировались из бывших советских граждан, – либо из тех, кто попал в немецкий плен в годы войны, либо из так называемых перемещенных лиц – людей, в свое время вывезенных немцами на работу в Германию и оставшихся там или попавших в Германию в поисках куска хлеба. Такая особенность этих групп диктовала и особые подходы к агентам, что действовали в их составе.