Читать книгу "Сияющие - Лорен Бьюкес"

Маленькие серебряные лезвия ножниц делают чик-чик по тряпичной обмотке, которая оставила белые борозды на раздувшейся ноге, так что теперь та выглядит как курица, перевязанная нитками перед отправлением в духовку. Да что она понимает, эта хрюша? Он за всю войну не получил ни одного серьезного ранения, а теперь останется калекой из-за того, что провалился в схронную яму какого-то недоноска.

В кабинете появляется врач, уже немолодой, с брюшком и копной седых волос, которые торчат из-за ушей, как львиная грива.

– На что жалуемся, молодой человек? – Несмотря на улыбку, в вопросе слышатся высокомерие и снисходительность.

– Уж точно не на то, что танцевал всю ночь выкрашенный светящейся в темноте краской.

– Да у вас и шансов не было, судя по всему. – Все еще улыбаясь, доктор берет разбухшую ступню в свои ладони и сгибает ее в суставе. Каким-то ловким профессиональным движением он уворачивается от удара взревевшего от боли Харпера.

– А ну потише, парень! Не то придется тебя отсюда вывести за ухо, платный ты или не платный. – Он продолжает сгибать ступню вверх-вниз, вверх-вниз, и Харпер еле сдерживается, скрежеща зубами и сжимая кулаки. – Пальцами сам можешь пошевелить? – Доктор не отрывает глаз от ноги. – Хорошо, очень хорошо: лучше, чем я думал. Замечательно. Видите здесь? – показывает он сестре на ложбинку над пяткой. – Вот, где сухожилия должны соединяться.

– Да, вижу, – сестра ощупывает кожу, – на ощупь понятно.

– Что это значит?

– Это значит, парень, что тебе нужно несколько месяцев провести, лежа на больничной койке. Что-то мне подсказывает, тебя это не очень устраивает.

– Устраивает, если забесплатно.

– Или найдутся покровители, желающие способствовать твоему выздоровлению, вроде нашей танцовщицы, – подмигивая, улыбается доктор. – Мы можем, конечно, наложить гипс и выпроводить тебя на костылях, но разорванное сухожилие само не срастется. На ногу нельзя наступать по меньшей мере шесть недель. Могу, кстати, порекомендовать хорошего обувщика, который делает ортопедическую обувь: можно приподнять каблук, и это в какой-то степени поможет.

– Да как же я смогу?! Мне работать надо! – Харперу самому ненавистны плаксивые нотки, прозвучавшие в его голосе.

– Ну, мистер Харпер, мы сейчас все переживаем финансовые трудности. Обратитесь к больничной администрации. Нужно использовать все шансы. – На секунду задумавшись, доктор вдруг спрашивает: – А сифилисом вы, случайно, не страдаете?

– Нет.

– Жаль! В Алабаме для таких больных запускают программу полного бесплатного медицинского обслуживания. Для негров, правда.

– Я, ко всему прочему, еще и не негр.

– Не повезло, – пожимает плечами доктор.

– Я смогу ходить?

– Да, конечно. А вот на прослушивание у мистера Гершвина вряд ли стоит рассчитывать.

Харпер, прихрамывая, выбирается из больницы: на ребрах – повязка, на ноге – гипс, весь организм под воздействием морфия. На ощупь пересчитывает в кармане деньги – два доллара и мелочь. Потом вдруг натыкается на острые неровные зубчики ключа, и тут же в голове будто щелкает, как при телефонном соединении. Не исключено, что под воздействием морфия, но им овладевает странное чувство.

Никогда раньше он не замечал, что уличные фонари слегка фонят, и эти низкочастотные волны попадают прямо ему на глазные яблоки. Сейчас день, освещения нет, но каждый раз, когда он приближается к одному из них, загорается свет. Гудящая звуковая волна перескакивает к следующему фонарю, словно указывая дорогу. Теперь сюда. И он готов поклясться, что слышит тихую музыку и зовущий его голос – как по радио, с помехами, на плохо настроенной волне. Он так и переходит от одного фонаря к следующему, но с тяжеловесными костылями быстро не получается.

Он сворачивает у Стейта, проходит через Вест-Луп, маневрирует по каньону Мэдисон с возвышающимися по обеим сторонам сорокаэтажными небоскребами. Вот он уже в квартале Скид-Роу, где за два доллара можно устроиться на несколько ночей, но мигающие фонари ведут его дальше – к району Блэк Белт с нагроможденными друг на друга домиками, играющими на улице ребятишками и сидящими на ступенях, попыхивающими самокрутками стариками – те с какой-то озлобленностью провожают его глазами.

Ветер с озера дует холодный и сырой, пробирается сквозь промозглый серый свет и забирается под пальто. Чем дальше вглубь района он заходит, тем меньше попадается людей, а потом они и вовсе исчезают с улиц. Музыка же, мелодичная и печальная, наоборот, становится громче и отчетливее. И вот он уже узнаёт мелодию «Кто-то откуда-то». И голос не перестает нашептывать: «Дальше, дальше, Харпер Кертис».

Повинуясь мелодии, он пересекает железнодорожные пути и идет вглубь Вест-Сайда, затем поднимается по ступеням рабочего общежития. Это целая улица больших многоквартирных домов, где жилье сдается в аренду. Они мало чем различаются: деревянные, с характерными выступающими окнами-эркерами, стоят вплотную друг к другу, краска везде облупливается. А еще двери крест-накрест забиты досками, и к ним прикреплены объявления: «Закрыто по решению городской администрации Чикаго». Ну что, преисполненные надеждой избиратели, голосуйте за президента Гувера прямо здесь! Звуки музыки доносятся из дома № 1818. Приглашают, стало быть.

Он просовывает руку под набитые доски и дергает дверь, но та заперта. Харпер стоит на ступеньке, на него вдруг накатывает чувство страшной неотвратимости. Улица совершенно пустая. Окна других домов заколочены либо плотно занавешены. Откуда-то из-за домов доносятся звуки транспорта и голос уличного торговца арахисом: «Орешки! Поджаренные! С солью! С медом! Налетай, покупай!» Но все звуки какие-то глухие, будто его голова укутана одеялом. А вот мелодия в голове очень отчетливая, шурупом ввинчивается в мозг: «Ключ!»

Он сует руку в карман, вдруг испугавшись, что потерял его. Фу, на месте! Бронзовый, с клеймом «Йель энд Таун». На дверном замке – такое же. Дрожащими руками он вставляет ключ в замочную скважину и поворачивает. Есть!

Дверь распахивается в темноту, и какое-то мгновение он не в силах пошевелиться, не веря своему счастью. Наклонив голову, неуклюже подтягивая за собой костыль, он оказывается внутри Дома.

Кирби

9 сентября 1980

День сегодня чистый и звонкий, какие бывают в начале осени. Деревья такие смешные – будто не решили, они еще в лете или уже в осени: листья вперемешку – зеленые, желтые и ржаво-коричневые. Кирби точно знает, что Рейчел уже подзарядилась. И не только по сладковатому запаху, витающему в доме (безошибочный, самый верный знак), но по тому, как взволнованно она ходит по двору, громко рассуждая по поводу каких-то мелких находок в переросшей траве. Токио с радостным лаем прыгает вокруг нее. Мать не должна быть дома. Она должна быть в одной из своих отлучек, или «отлучников», как Кирби говорила, когда была маленькая. Ну хорошо, в прошлом году.