Читать книгу "Наследник Тавриды - Ольга Игоревна Елисеева"

На переполох из своей комнаты выскочил фельдфебель и, протирая очумелые глаза, вопросил:

— Вы чё, братцы?

Ответом ему был дружный гул, а рядовой Николай Степанов, как впоследствии выяснилось, накануне ходивший по холостым солдатским артелям и подбивавший людей на неповиновение, сунул фельдфебелю в нос лист бумаги.

— Жалобу хотим подать. Законную. На полковника Шварца. Зачем заставлял Серегу Торохова плевать в лицо барабанщику Чистякову, понеже тот дурно зорю бьет?

— Да вы ополоумели, братцы, — попытался унять рядовых фельдфебель. — Где это слыхано, чтобы рота полковому командиру пеняла? Разойдитесь по-хорошему. Хуже будет.

Ему не вняли. Напротив, в ответ послышались насмешливые выкрики:

— Куда уж хуже?! Вона, у Харитона Павлова ус выдрали. А кто всыпал Кузнецову пятьдесят горячих? Когда это было, чтобы с медалями и под розги?

— Верните нам бывшего полковника! — вторили другие. — Для чего Яков Александрович ушел? Да и по своей ли воле?!

Здоровенные усачи вели себя, как сирые дети, ополчившиеся против злой мачехи. Четыре месяца назад, по государеву приказу, их покинул герой и красавец полковник Потемкин, распустивший боевую единицу отсутствием порки дальше некуда. Его сменил плюгавый немчина Шварц, лично рекомендованный царю Аракчеевым — офицер честный, но жесткий, по словам самого графа. Такой был и надобен. Теперь дня не проходило в любимом полку Александра I, чтобы кто-нибудь не отведал шпицрутен и чьи-нибудь штаны не были вывернуты на предмет поиска по уставу пришитой казенной бирки.

— Братцы, Христом Богом прошу, разойдитесь! — сипел фельдфебель. — Добра из этого не выйдет.

Его не слушали.

— Разойдемся, дай срок! — гаркнул Хрулев. — Так разойдемся, что тут камня на камне не останется. Зови офицеров, пусть идут по начальству. Будем здесь стоять, пока грамотку нашу не возьмут.

Между тем господа офицеры заперлись в своих комнатах и не думали унимать дебоширов. Была ли это трусость, или негласная поддержка — бог весть. Аки соляные столбы, рядовые не сдвигались с места. Помаленьку о замешательстве стало известно в остальном полку. На втором этаже послышался топот, а в окнах других казарм замелькали огни.

Трудно было придумать что-нибудь проще, чем принять жалобу. Шварца терпеть не могли и подчиненные, и высшее гвардейское начальство. Чужак, аракчеевский выкормыш. Это надо ухитриться — за несколько месяцев взбунтовать полк! Дурака стоило отстранить под предлогом болезни, а солдатам пообещать разбирательство.

Командир гвардейского корпуса Васильчиков так бы и поступил, но… у него на столе лежало донесение Грибовского, из которого следовало, что некие тайные силы подбивают солдат к неповиновению. Посему, глубоким вечером 16 октября, получив известие о замешательстве в Семеновском полку, Илларион Васильевич действовал быстро, но необъяснимо для большинства обитателей столицы. По тревоге была поднята первая бригада гвардии и розданы боевые патроны. К Манежу двинулась конная артиллерия с картечными зарядами в стволах. Все сие могущество в грозном грохоте проследовало по улицам под окнами изумленных горожан, дабы арестовать одну невооруженную роту с листком бумаги.

Бедолаги затворились в Манеже, вокруг которого ощетинилась пушками остальная гвардия.

— Илларион Васильевич, я вас умоляю, пустите меня к ним! — Из дому прискакал бывший командир Потемкин и, распушив перья, ринулся на защиту подчиненных. — Это люди смиренные. Они меня послушают. Их довели до бунта грубым обращением…

— Яков Александрович! — взвился Васильчиков. — Ради бога! Вы их избаловали, а теперь выгораживаете! Здесь вашей вины не меньше, чем Шварца!

— Конечно! — огрызнулся полковник, совсем позабыв, с кем разговаривает. — За четыре месяца превратить образцовую часть в полный п….ц.

Он осекся, осознав, что сказанул при начальстве лишнее.

— Видно, с кого ваши люди берут пример!

Васильчиков нервничал, понимая всю глупость положения — спушками на роту. Семеновцы отказывались расходиться, пока у них не примут жалобу.

— В таком случае вы будете арестованы! — прокричал, привстав на стременах, начальник штаба гвардии Бенкендорф. — Выходите по одному и без оружия.

Оружия у рядовых и так не было. Сообщение об аресте привело их в веселую злость. Не нарушая строя, они покинули Манеж и под дулами орудий маршевым шагом двинулись к Петропавловке. Но каково же было удивление начальства, когда из казарм вслед за первой «государевой ротой» стали выходить остальные — также в полном порядке, хотя и без офицеров — строиться в колонны и отбывать под арест. В этом демонстративном презрении был и вызов, и упрек, и плохо скрываемое чувство собственного превосходства.

Илларион Васильевич поднял руку и прикоснулся к своим эполетам, будто проверяя, на месте ли они. Ему уже было ясно, с кого государь спросит за сей ночной позор.

— Трусы! — Аграфена Закревская была вне себя от ярости. — Ничтожества! Неужели все эти годы я оставалась так слепа?

Она буквально изливала на мужа потоки презрения.

— И вы называете себя дворянами! Старшими офицерами! Нацепили ордена и думаете, что они заменят вам совесть?

— Груша, Груша, уймись…

Дежурный генерал Главного штаба не знал, как заткнуть жене рот.

— Проглотили языки и сидите! — бушевала Аграфена. — А ни в чем не повинных людей под кнут и в рудники!

«Если бы под кнут», — вздохнул про себя Арсений Андреевич.

Следствие по делу семеновцев приняло неожиданный оборот. Когда разразился скандал, государь был на конгрессе Священного союза в Троппау. Все хором кинулись умолять его вернуться. Но император считал, что именно этого и добиваются его противники.

«Карбонарии, рассеянные по лицу Европы, вынуждают меня бросить здесь начатое дело и бежать домой тушить пламя революции, — писал он генералу Васильчикову. — Через своих приверженцев в России они возмущают войска, чтобы доказать: наша армия ненадежна, ее нельзя послать ни в Италию, ни в Испанию». Бенкендорф специально показал Арсению отчеркнутые строки в письме государя: «Меня не стоит уверять, будто источником возмущения была жестокость полковника Шварца. Я приписываю случившееся влиянию тайных обществ, которые расплодились в гвардии после войны».

Сообразно сказанному был и приговор: «Прогнать каждого через батальон шесть раз и отослать в рудники». Суровость поразила многих. Однако военное начальство настолько опростоволосилось во время возмущения, что никто не осмелился возражать.

— Трусы! — не унималась Аграфена. — Командиры дивизий Потемкин и Розен хотя бы показали свое негодование. Вы тоже могли выразить несогласие.

— Ага, и оказаться в отставке? — Арсений закипал медленно, но если расходился, унять его было трудно. — Чего они добились? Надели семеновскую форму и гордо расхаживали по всем гостиным, будоража умы? Солдатам не помогли, зато снискали славу фрондеров! Вы, я полагаю, уронили бы немало слез, если бы меня сняли с должности и вам пришлось бы покинуть двор!