Читать книгу "Спортивный журналист - Ричард Форд"

Я чувствую, что глаза мои округляются, как будто ответ мне уже известен. Внезапно мы обращаемся в брата с сестрой, в Гензеля и Гретель, замышляющих спасительное бегство.

– Не знаю. – Она легко поводит плечами, снова обретая сходство с девочкой, однако в движении этом покорности столько же, сколько и чего-либо другого. – Желающие взять меня в жены имеются. Хоть я, возможно, уже достигла возраста, когда в мужчинах нужды больше никакой нет.

– Может, тебе и стоит выйти замуж. Вдруг ты найдешь счастье.

Я, разумеется, и на секунду не верю в это. Я готов заново жениться на ней, вернуть ее жизнь в прежнее русло. Я скучаю по сладкой специфике брака, по его неколебимой устойчивости и наполненным ветром парусам. И Экс скучает по ним, я же вижу. Брак – то, чего обоим нам не хватает. И обоим придется теперь выстраивать его заново, потому что не осталось ничего, принадлежащего нам по праву.

Она покачивает головой.

– О чем вы с Поли говорили вчера? Мне показалось, что у вас появились мужские секреты, а меня к ним не подпускают. Очень неприятно.

– О Ральфе. Пол обзавелся теорией, что мы можем связаться с ним, послав почтового голубя на мыс Мэй. Хороший был разговор.

Экс улыбается, думая о Поле, которым владеет та же мечтательная дремотность, что и мной в свое время. Я никогда не думал, что эта особенность Пола нравится Экс, она предпочитала определенность Ральфа, поскольку в этом он походил на нее. Когда у него уже развился жестокий синдром Рея, он как-то сел в больничной койке и произнес в бреду: «Брак – дело чертовски серьезное, особенно в Бостоне» – Ральф вычитал это в «Бартлетте»,[5]которого часто просматривал, запоминая, а после воспроизводя цитаты. Мне потребовалось шесть недель, чтобы выяснить, чье это высказывание, – Маркаунда. К тому времени Ральф был мертв и лежал вот здесь. Экс цитата понравилась, как свидетельство, полагала она, того, что сознание мальчика работало даже в глубокой коме. Увы, с того времени и до самого конца слова эти стали своего рода девизом нашего с ней брака, заклятием, которое Ральф наложил на нас, сам того не ведая.

– Мне нравится твоя новая стрижка, – говорю я. Эта копна волос на затылке ей очень идет. Мы, можно считать, обо всем уже поговорили, но расставаться мне так не хочется.

Экс пальцами оттягивает прядь волос, скашивает на нее глаза.

– Я с ней на лесбиянку похожа, тебе не кажется?

– Нет.

Мне действительно так не кажется.

– Ну и хорошо. А то отрастила их такой длины, что даже смешно. Надо же было что-то делать. Дети, когда я вернулась домой, аж взвыли. – Она улыбается, словно поняв в этот миг, что дети становятся нашими родителями, а мы вновь обращаемся в детей. – Скажи, Фрэнк, ты себя старым не чувствуешь?

Она отворачивается, смотрит на кладбище.

– И зачем я тебе столько дурацких вопросов задаю, сама не знаю. Я сегодня ощущаю себя старухой. Наверняка потому, что тебе скоро исполнится тридцать девять.

Негр уже дошел до угла улицы Конституции и стоит, ожидая, когда светофор напротив новой библиотеки переключится с красного на зеленый. Фургон ремонтников испарился, зато на том же углу остановился желтый микроавтобус, из которого высыпали чернокожие приходящие служанки, крупные женщины в белых балахонистых одеяниях, они переговариваются, и большие продолговатые сумки покачиваются, свисая с их плеч. Женщины ждут, когда за ними приедут хозяйки. С негром они не заговаривают.

– Ох, разве это не самая грустная картина, какую ты когда-либо видел? – спрашивает, вглядываясь в них, Экс. – Она мне того и гляди сердце надорвет. А почему – не знаю.

– Я, ей-ей, старым себя ни капельки не ощущаю, – говорю я, обрадованный возможностью честно ответить на вопрос, да, глядишь, и совет неприметно подкинуть. – Голову надо теперь мыть немного чаще. Ну и еще, я иногда просыпаюсь, а сердце колотится черт знает как, – впрочем, Финчер Барксдейл уверяет, что ничего страшного тут нет. А я так и вовсе думаю, что это добрый знак. Своего рода напоминание: не медли – нет?

Экс продолжает вглядываться в служанок, они разбились на группки и все посматривают на улицу, по которой за ними приедут. Со времени развода в Экс развилась способность полностью отключаться от собеседника. Теперь она умеет разговаривать с человеком и находиться при этом в тысяче миль от него.

– Ты ко всему приспособиться можешь, – легко замечает она.

– Могу. Я знаю, закрытой веранды у твоего дома нет, но попробуй спать, распахнув все окна и не раздеваясь. Просыпаешься – и готова сразу выйти из дома. Я уже довольно давно так сплю.

Экс снова улыбается мне, поджав губы, снисходительно, – нет, не люблю я эту улыбку. Мы больше не Гензель и Гретель.

– Ты все еще навещаешь свою хиромантку, забыла, как ее зовут?

– Миссис Миллер. Нет, не так часто.

Не хочется признаваться, что я всего лишь вчера пытался увидеться с ней.

– Тебе не кажется иногда, что ты вот-вот поймешь все, что произошло, – с нами, с нашей жизнью?

– Время от времени. Я теперь отношусь к смерти Ральфа спокойно. Не думаю, что могу снова потерять из-за нее рассудок.

– Знаешь, – отводит взгляд Экс, – я этой ночью лежала в постели и мне казалось, что по комнате порхают летучие мыши, а закрывая глаза, видела только линию горизонта и длинную дорогу к ней на плоской пустой равнине – вроде накрытого для одного человека длинного обеденного стола. Ужасно, правда? – Она покачивает головой. – Может быть, мне следовало вести жизнь, больше похожую на твою.

Мелкое негодование вскипает во мне, хоть здесь и не лучшее для негодования место. Экс полагает, что моя жизнь праздничней, чем ее, в большей мере похожа на ярмарку, – и уж определенно в большей, чем я думаю. Возможно, ей захотелось снова сказать мне, что я должен был идти напролом и дописать роман, а не бросать все и становиться спортивным журналистом, что и ей самой следовало кое в чем вести себя иначе. Но это неверно, во всяком случае, в отношении меня, и она сама далеко не один раз думала точно так же. А теперь все представляется ей постаревшим и мрачным. Во всяком случае, одну черту ее характера наш развод изменил, – похоже, она стала не такой стойкой, какой была, и ее тревоги по поводу старости доказывают это. Я попробовал бы развеселить ее, если бы мог, но это один из тех талантов, которые я давным-давно утратил.

– Прости меня еще раз, – говорит она. – Просто я нынче кисну. Что-то в твоем уходе внушило мне мысль, что ты расстаешься со мной ради новой жизни, а мне она не светит.

– Надеюсь, что она ждет меня, – отвечаю я, – хоть и сомневаюсь. Надеюсь, что ждет и тебя.

Ничего на самом деле я не желал бы сильнее, чем новехонького красочного мира, который возьмет да и откроется мне сегодня, хотя и нынешнее положение вещей мне, в сущности, нравится. Я остановлюсь в «Пончартрейне», съем во вращающемся ресторане на крыше стейк «Диана» с салатом и увижу, как «Тигры» выбегают на поле. Сделать меня счастливым нетрудно.