Читать книгу "Медный гусь - Евгений Немец"

— Вы у меня до кровавых соплей вкалывать будете! Ижицу пропишу! — бранился раскрасневшийся лицом сотник. — Без смены на веслах до Белогорья!..

— Молчи! — дернул его за рукав Рожин.

— С завтрашнего все ночные караулы ваши! — не обращая внимания на толмача, отчитывал подопечных Мурзинцев.

— Да не лютуй ты так, Степан Анисимович, — подал голос из-под лавки Недоля, — добудем ты тебе Медного гуся…

— Да заткни ты его! — взревел Рожин, и сотник в недоумении на него воззрился, обратив, наконец, внимание на присутствие толмача.

— Ты-то чего буянишь?! — недовольно бросил он.

— Ты, Степан Анисимович, распорядись, чтоб твои служивые про цель нашего похода помалкивали, да и сам лишнего посторонним не рассказывай. Ты что ж думаешь, если остяки да вогулы дознаются, зачем мы в дорогу отправились, останутся дожидаться нас да радушный прием готовить?

Мгновение сотник обмозговывал довод Рожина, затем с новой злостью на стрельцов накинулся:

— Ну что, сукины дети, сболтнули кому из местных чего не следует?!

— Вот те крест, Степан Анисимович! — тут же открестился Васька Лис, враз позабыв про свой пьяный обморок.

— Боже упаси! — отрекся следом и Недоля.

Демьян Перегода стоял поодаль и, сдвинув на брови лохматую шапку, почесывал голый затылок. На пьяных стрельцов он смотрел с укоризной. Рожин оглянулся на казака, в лице изменился, про Лиса с Недолей забыл, порывисто к нему подошел.

— Ну-ка, Демьян Ермолаевич, шапку сними, — спокойно, но требовательно произнес он.

— Зачем это? — насторожился Перегода.

— На лысину твою глядеть буду.

Казак склонил голову набок, настороженно рассматривая толмача, но потом все же шапку с головы спустил. При густой бороде и усах цвета ржи Перегода был лыс как яйцо.

— Та-а-а-а-к… — протянул Рожин. — Вот что, Демьян, если придется с вогулами или остяками беседу держать, ты шапку не дай бог не снимай.

— Да я и кланяться им не собираюсь!

— Кланяться — это как сам пожелаешь, а шапку при них ни в коем разе не снимай, — повторил Рожин и отвернулся уходить, но Перегоду одолело любопытство:

— Да что с шапкой моей не так?!

— С шапкой у тебя все путем, Демьян. Только лысый ты как колено, а для вогулов с остяками значит сие, что не человек ты — куль. Демон то бишь.

— Ну-ка, Лексей, договаривай! С чего это я вдруг демон? — удивился Перегода.

— Ты, Демьян, знаешь, что вогулы поверженным врагам кожу с головы вместе с волосами снимают? — согласился на пояснения Рожин.

— Слыхал, — недовольно отозвался казак.

— А зачем? — Демьян не знал, пожал плечами, дескать, некрести темные, что с них взять; Рожин разъяснил: — По их поверью, у каждого человека пять душ. Одна душа именно в волосах обитает. У убитого врага вогулы волосы забирают, чтобы помимо жизни одну душу отнять. Ежели они тебя без волос увидят, то за куля примут, ибо только демоны без пятой души жить способны.

Казак опешил, челюсть у него отвисла, в глазах стояло изумление. Рожин снова отвернулся уходить, но тут казак нашелся:

— Да что мне их суеверия! Православный я, у меня одна душа!

— Ну да, — устало согласился толмач и побрел из горницы, тем разговор окончив.

Перегода в сердцах плюнул, коротко выругался, грузно шлепнулся на лавку, бормоча:

— Что мне теперь, из-за вогульской ереси парик из Парижу выписывать?..

На этот диалог Мурзинцев не обратил внимания, все еще занятый Лисом с Недолей. Затем, немного охолонув, окликнул Перегоду и распорядился стрельцов утащить с глаз долой, среди трезвых служивых распределить время караула, а сам пошел искать Рожина и вскоре отыскал его на лавке в опочивальне, уже засыпающего, осторожно потрепал за плечо:

— Лексей, ты видел кого? С чего осторожничаешь?

— Вогула на реке видал, — открыв глаза, отозвался толмач.

— И что?

— Подозрительно мне это.

— Надо было местных порасспрашивать, не встречали ли посторонних, — с досадой произнес сотник. — Я и собирался, а взамен на этих… время убил!

— Я порасспрашивал, не видели никого, — отозвался толмач. Сотник облегченно вздохнул. — Скажи, Анисимович, ты почто такое дурачье в поход взял?

— Да они все такие. Балда на балде сидит и балдой погоняет. Эти хоть к ратному делу ладные, стрелять и саблей махать умеют, в переходах проверенные, не падают. Ну а то, что и им бог ума не дал, с этим ничего не поделаешь. Да и откуда в их братии стрелецкой взяться умному? За семь рублей-то в год да пару пудов ржи только дурак терпеть и будет…

Рожин ничего на это не ответил. Он думал о том, что ежели никто, кроме него да караульного, вогула не видел, то значить это может только одно: никто, кроме них, и не должен был его увидеть. А стало быть, явление вогула — знак. Но какой?

Утро вечера мудренее, устало заключил Рожин, закрыл глаза и через минуту уже крепко спал.

С зорькой тронулись в путь и к обеду добрались до вогульского селения Лойтмытмак, но не тормозились. Памятуя опасения толмача, Мурзинцев старался держаться от вогулов подальше. В Лойтмытмаке жило не больше дюжины семей. Завидев струги, вогулы — и мужчины, и женщины, и дети — поднимались и, обратив смуглые скуластые лица к реке, замирали, будто каменели. Рожин рассказывал сотнику, что в каждом вогульском и остяцком селении своя святыня имеется, к которой местные чужих не подпускают. Теперь же Мурзинцев смотрел на вогулов, и казалось ему, что среди приземистых срубов и остроносых юрт местные и сами превратились в деревянных идолов, призванных защитить свои святыни от пришлых. И это сравнение отчего-то вызвало в душе Мурзинцева тревогу.

К обеду следующего дня, в праздник Святой Троицы, дошли до русского поселения Тулин, брата-близнеца Фролово. Сделали большой привал, и толмач с Семеном Ремезовым и Васькой Лисом, который сам напросился, ушли на весь день проверять ученые соображения старшего Ремезова. Шли без малого двадцать верст, но никаких признаков обитания, как и предрекал Рожин, не обнаружили, потом повернули назад. Да и в Тулине ни о каких остяцких или вогульских селениях в округе не слыхивали. Младшего Ремезова неудача нисколько не удручала. Из экспедиции он вернулся бодрый, словно и не ходил никуда, и приволок с собой полную торбу кореньев и трав. Позже, когда вымотанные переходом толмач и стрелец завалились спать, парень достал свой писчий ларец и долго сидел подле костра, старательно чего-то записывал и рисовал на грубых желтых листах. Рожин же устал не столько от перехода, сколько от Васькиной болтовни. Всю дорогу Лис приставал к нему, просил рассказать про вогулов и остяков и что их впереди ожидает. Но все вопросы его сводились либо к женской половине иноверцев, либо к серебру да золоту, которые у вогулов и остяков в достатке должны были водиться. В конце концов Рожин не выдержал: