Читать книгу "Не доверяй мне секреты - Джулия Корбин"

Наконец усаживаемся за еду, и впервые за весь день все сидят тихо, как мышки. Сосиски, уложенные между половинками булочки, кажутся пищей богов. Булочка тает во рту, сосиска острая, пряная, сочная, просто объедение. Мы уплетаем одну за другой, а насытившись, откидываемся на камни, подложив под спины свитера, и хвастаемся оттопырившимися животами.

Солнце садится, тени становятся все длиннее, сквозь деревья постепенно подкрадываются сумерки, прохладный ветерок обдувает наши усталые тела. Когда мисс Паркин отворачивается, Орла тянется к бутылке с кетчупом, переворачивает горлышком вниз и, не торопясь, аккуратно выводит на подносе слова, буква за буквой, с таким видом, словно украшает торт. Я выпрямляюсь, чтоб прочитать: «Роза! Мамочка хочет поговорить с тобой».

Мы встречаемся взглядами. Она смотрит самоуверенно и дерзко, как волк, который вышел на охотничью тропу. Не отрывая от меня взгляда, толкает Розу ногой. Та уже почти спит, свернулась котеночком у меня под боком, но принимает сидячее положение, хотя один глаз остается закрытым.

– Что такое? – спрашивает она, потирая щеку.

– Вот тут для тебя послание, Роза! – Орла трясет ее, чтобы та проснулась как следует. – Смотри! Прямо из астрального мира.

Я быстро хватаю пережаренную, почерневшую сосиску и, до того как Роза успевает прочесть надпись, провожу ею по кетчупу, пока все, что осталось, не превращается в неудобочитаемое месиво.

– Ой! – горестно вскрикивает Роза, а я притягиваю ее к себе.

– Спи, Роза, она пошутила, – говорю я, укладывая ее снова себе под бочок.

– Но что за послание такое, из какого астрального мира? – бормочет она.

– Ни из какого. Спи, – повторяю я, а сама бросаю сердитый взгляд на Орлу.

Она отвечает мне таким же и цедит сквозь зубы:

– Хотела повеселиться, и на тебе, всё коту под хвост.

Глава 2

На следующий день я валяюсь в постели почти до семи, прижавшись к спине Пола, все еще под впечатлением ночной близости с ним. Весь вечер после звонка Орлы меня не покидало чувство настороженности и тревоги, но, когда я уже засыпала, звонок ушел куда-то на периферию сознания. Как только мужчины закончили играть в скраббл и Эд отправился к себе готовиться ко сну, я рассказала Полу, что Элла принимает противозачаточные таблетки. Его реакция, как я и ожидала, была более взвешенной и не столь панической, как моя. Он напомнил мне, что девочка она ответственная и разумная, что через несколько дней ей уже будет шестнадцать лет, еще не взрослая, конечно, но уже и не ребенок. Строгостью тут ничего не добьешься, но поговорить с ней надо, спокойно и мягко, о том, как она себя чувствует и каковы ее планы на будущее. Мы вместе решили, что я поговорю с ней после школы, а заодно и с Дейзи; Элла не должна считать, что я к ней придираюсь.

Потом девочки вернулись с гулянки домой, и все легли спать. Мы с Полом лежали рядышком, тихо говорили о том, не отправиться ли нам пожить на какое-то время в Австралию. Пол уже четырнадцать лет преподает в Сент-Эндрюсском университете биологию моря. Но ему положено заниматься и научно-исследовательской работой, и он подал заявление в Мельбурнский университет. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, ему не должны отказать, и через пару месяцев мы соберем чемоданы и поплывем в город Виктория. Там уже пятнадцать лет живет сестра Пола с семейством, и они ждут не дождутся, когда мы приедем.

Лежа в постели, мы с Полом рассуждали, где будем жить, как станем проводить там время, спорили, что лучше – подводное плавание или верховая езда. Большой Барьерный риф или Голубые горы. А через несколько минут уже занимались любовью; в брачной жизни это занятие продолжается минут десять, но оставляет за собой сладостное чувство, которое потом длится несколько дней.

Дейзи просыпается и встает первой, а за ней я; готовлю завтрак, провожаю до дверей и лишь потом сама отправляюсь работать. С работой мне повезло. Я хожу туда пешком. Кликнув за собой Мерфи, выхожу из дома, и мы идем до конца нашей улицы, упирающейся в береговую линию. Сегодня утром гавань пуста, отлив. Лодки рыбаков отправились дальше в открытое море, туда, где поглубже, где водятся съедобные моллюски и крабы. Гаванская стена простирается более чем на две сотни ярдов, толщина ее почти четыре фута, и я шагаю по внутреннему ее краю, с удовольствием подставляя лицо соленому морскому ветру, который безуспешно пытается согнать меня со стены. Мерфи то и дело останавливается, привлеченный каким-нибудь неотразимым запахом, долго обнюхивает то одно место, то другое, а я оборачиваюсь, жду его и любуюсь нашим домом. Стены его выкрашены лазурной краской, он так уютно смотрится на берегу, словно греется под ласковыми лучами летнего солнышка. Садик, конечно, не мешало бы привести в порядок, да и посыпанная гравием дорожка упирается прямо в дорогу, но мне наш дом кажется идеальным.

Дойдя до конца стены, спускаюсь на дорогу с односторонним движением и кустами утесника, усыпанными желтыми цветами, с одной стороны и песчаным пляжем – с другой. Море, серое и неспокойное, ритмично бьет волнами в берег у моих ног – постоянный мой спутник, несущий мне душевный покой. Я дышу полной грудью, вдыхаю соленый воздух, гляжу в синее небо, где облака несутся к далекому горизонту.

Мне очень нравится здешний климат. Для меня погода не фон, на котором происходят события, она сама – главное событие этих мест. Иногда за сутки здесь можно наблюдать все четыре времени года, словно природа – некий актер, участвующий в прослушивании, чтобы получить свою роль в божественной драме. Сбитые с толку туристы то натягивают непромокаемые плащи, то снимают их и стаскивают теплые свитера, ворча на немилосердно палящее солнце, а уже через двадцать минут снова роются в рюкзаках в поисках теплой одежды, которая согрела бы их, покрывшихся гусиной кожей.

Вода тут не бывает теплой. Никогда. Поэтому огромным благом для этих мест стало изобретение гидрокостюма. В нашей молодости мы ни о чем таком и не слыхивали. Детьми мы вбегали в море, толкались, плясали на волнах, подпрыгивали то на одной замерзшей ноге, то на другой. Зато здесь всегда дует ветер, и в сотне ярдов от берега уже виднеется несколько виндсерферов. Их паруса устремлены в небо, и яркие цветовые пятна бегут по белой ткани, как мазки кисти по картине, выполняемой детской рукой.

Это небо внушает оптимизм, и я чувствую, как и в моей груди оживает надежда. Мысли теснятся, сменяют одна другую, об Орле, об Элле, об Эде – это троица, порождающая в сердце тревогу, – но я стараюсь отбросить их. Наслаждаюсь прогулкой, каждым ее шагом, Мерфи идет по пятам, и морской ветер приятно ласкает мои щеки.

В последний раз поворачиваю за угол и вижу Монику, укладывающую в багажник машины портфель и сумку. Я замедляю шаг, иду нога за ногу. Понимаю, что это трусость, но все равно надеюсь, что она усядется в машину и уедет до того, как я подойду ближе, когда неизбежно надо будет вступить в разговор.

Моника – такой человек, на фоне которого высвечиваются все мои недостатки. Она преуспевающий, всеми любимый и уважаемый врач-терапевт. Прекрасно одевается: на ней всегда шелковая кофточка и элегантный, сшитый по фигуре костюм. Ходит на фитнес, бегает на длинные дистанции, играет в теннис и гольф. Она не сомневается в том, какими достоинствами обладает и чего хочет. Жизнь ее организованна и упорядоченна. Ее дети никогда не забывают взять с собой в школу завтрак или физкультурную форму, а домашние задания всегда делают вовремя. И ей кристально ясно, как их надо воспитывать. Она в точности знает, что нужно ее детям: любовь, мудрое руководство и благоприятные перспективы. Она не пьет больше одного бокала вина за вечер, двух чашек кофе в день и всегда выбирает низкокалорийную выпечку.