Читать книгу "Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий - Харуки Мураками"

Как и привык до тех пор, в первый же день каникул Цкуру собрал вещи (совсем немного) и сел в вагон «Синкансэна». Вернувшись в Нагою, заглянул ненадолго домой – и тут же обзвонил друзей. Однако ни одного не застал. Нет дома, сообщали ему каждый раз. Видно, все четверо отправились куда-нибудь вместе, решил он. Оставив каждому по сообщению, он прогулялся до центра города, побродил по улочкам, зашел в кино и убил пару часов фильмом, смотреть который хотел не особенно. Затем вернулся домой, поужинал с родней – и снова обзвонил всех четверых. Ни один еще не вернулся.

На следующий день, ближе к обеду, он прозвонил их опять, но их по-прежнему не было. Цкуру вновь попросил передать, чтобы ему перезвонили, как только вернутся. Хорошо, так и передадим, отвечали ему домашние, бравшие трубку. Но в самом тоне их ответов слышалось такое, от чего у него екнуло сердце. В первый день он не обратил на это внимания, но такие интонации чем-то неуловимо отличались от обычных. Как будто все эти люди избегали разговаривать с ним дружелюбно. Словно каждому так и хотелось скорее повесить трубку. Особо безжизненно с ним, похоже, разговаривала сестра Белой. Она была на два года старше (и не такая яркая, но тоже красавица) и до сих пор, когда Цкуру звонил, постоянно шутила с ним. Или, по крайней мере, всегда тепло здоровалась и прощалась. Теперь же выпалила резкий ответ и бросила трубку. Позвонив по четырем номерам, Цкуру почувствовал себя переносчиком какой-то ужасной, постыдной болезни, от которого все шарахаются.

Тут явно что-то не так, подумал он. Пока его не было в городе, случилось нечто такое, из-за чего все решили от Цкуру отвернуться. Что-нибудь неподобающее, нежелательное. Но что это может быть, он даже вообразить не мог, сколько ни ломал голову.

В груди словно засел какой-то комок, сгусток непонятной дряни, которая не выхаркивалась, но и не растворялась. Весь день Цкуру просидел дома, ожидая звонка. За что бы ни брался, все валилось из рук. Всем четырем семьям он по нескольку раз сообщил, что приехал в Нагою. Обычно после первой же такой весточки ему сразу перезванивали, и в трубке раздавался ликующий крик. Теперь же, сколько ни жди, телефон угрюмо и упорно молчал…

Наступил вечер, он собрался было перезвонить всем еще раз. Но раздумал. Наверняка же все его друзья на самом деле дома. Просто не хотят звонить, вот и прячутся за домашних. «Если будет звонить Цкуру Тадзаки, отвечайте, что меня нет…» Скорее всего – так. С чего бы иначе вся их родня говорила такими странными голосами?

Но почему?

Никакой возможной причины в голову не приходило. В последний раз они собирались всей командой на каникулах в начале мая. Когда Цкуру уезжал обратно в Токио, все четверо даже поехали провожать его на вокзал. И, дурачась, синхронно махали ему с перрона. Словно провожали воина, уезжавшего служить в дальний край.

А потом Цкуру написал из Токио несколько писем Синему. От руки. Белая все не могла освоить компьютер, и потому они переписывались по старинке – вручную, на бумаге. А Синий у них был почтмейстером: все письма посылались ему, а он показывал их всем. Так сберегалась куча времени и сил – не нужно было писать по нескольку писем об одном и том же. Цкуру писал в основном о жизни в Токио. Что увидел, что пережил, что почувствовал. Хотя чем бы ни занимался – постоянно думал, как было бы здорово им всем опять оказаться вместе. И он писал им прежде всего об этом. А об остальном – уже так, заодно…

И четверка друзей прислала ему несколько писем, и в них тоже не было ничего странного. Простые и подробные отчеты о том, что происходит у них в Нагое. Каждый по-своему наслаждался радостями студенческой жизни в городе, где все они выросли. Синий купил себе подержанную «Хонду Аккорд» (заднее сиденье – в таких пятнах, словно там исправно мочилась собака), все они загрузились в нее и проехались аж до озера Бива[8]. Машина пятиместная (если, конечно, не сажать туда толстяков). Все жалели, что Цкуру не было. И в конце приписка: скорей бы лето, чтобы снова собраться всей компанией. На взгляд Цкуру, сколько ни перечитывай – абсолютно открытые, искренние послания.

Спал он в ту ночь плохо. Нервы расшалились, в голове какая-то каша, хотя все видения сводились к одному. Словно разучившись ориентироваться в пространстве, он бродил по кругу, возвращаясь туда же, откуда пришел. Пока, наконец, его сознание не заклинило, точно винт с сорванной резьбой, ни туда ни сюда.

До четырех утра он не мог заснуть. Затем погрузился в какую-то дрему, но уже в седьмом часу проснулся и выбрался из постели. Есть не хотелось. Лишь выпил стакан апельсинового сока, но даже после него слегка подташнивало. Заметив, что у сына вдруг пропал аппетит, родители забеспокоились, но он сказал им, что все в порядке. Просто небольшое расстройство желудка.

И весь следующий день он не выходил из дому. Лежал перед телефоном и читал книгу. Точнее – пытался. А после обеда еще раз позвонил каждому из четверых. Без особой надежды; но от неизвестности и ожидания стало совсем невыносимо.

Результат оказался тем же. Подходившая к телефону родня – кто холодно, кто извиняясь, кто бесстрастно – сообщала ему, что друзей нет дома. И Цкуру, коротко, но вежливо поблагодарив, вешал трубку. Теперь он не просил ничего передать. В конце концов, всем четверым наверняка осточертело каждый день делать вид, что их нет. И уж по крайней мере родные, вынужденные их прикрывать, скоро начнут возмущаться. На это он и рассчитывал. Если звонить и дальше, рано или поздно они как-нибудь отзовутся.

И действительно, в девятом часу вечера раздался звонок от Синего.

– Ты уж прости, но… никто не хочет, чтобы ты звонил нам, – произнес в трубке Синий. Без какого-либо вступления. Не сказав ни «привет», ни «как дела», ни «давненько не виделись». «Ты уж прости» было единственным проявлением вежливости.

Цкуру набрал в грудь воздуха и прокрутил в голове услышанное, подыскивая ответ. Попытался прочесть эмоцию собеседника. Но тот всего лишь извещал его – формально и без малейших чувств.

– Конечно, если никто не хочет, больше звонить не буду, – ответил Цкуру. Слова эти вырвались у него почти машинально. Он хотел сказать их спокойно, однако собственный голос показался ему совершенно чужим. Голосом жителя какого-то далекого города, с кем он никогда не встречался и вряд ли когда-нибудь встретится.

– Будь так добр, – сказал Синий.

– Я не собираюсь делать то, чего от меня не хотят… – начал Цкуру.

Синий то ли горько вздохнул, то ли понимающе хмыкнул.

– …Но, по возможности, хотел бы знать, что случилось, – добавил Цкуру.

– Лично я этого объяснить не могу.

– А кто может?

В трубке повисло молчание. Непроницаемое, точно каменная стена. Слышно было только, как Синий сопит. Вспоминая его широкий, чуть приплюснутый нос, Цкуру ждал, что дальше.

– Подумай – сам поймешь, – наконец ответил Синий.