Читать книгу "Чистилище. Забытые учителя - Александр Токунов"

— Прошу подписать. — Тот передал листок Тер-Григоряну, который, не читая, подмахнул и передал дальше. Клён поставил автограф последним. — Максим Максимович, с этой минуты вы принимаете командование с присвоением вам звания генерала армии. Поздравляю! — Клён протянул Максиму руку, крепко пожал. — А теперь распишитесь здесь, что ознакомлены…

Максим взял решение в руки, поставил свою подпись. «Вот уж точно, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь», — вспомнилась ему старая поговорка.

— Теперь как командующий вы, Максим, имеете право голоса на данном совещании. Полагаю, что сразу необходимо выслушать предложения генерала армии Николаева о заместителях: здесь, в бункере, и на периметре. Какие будут предложения? — обратился Клён к Максиму.

Тот на миг растерялся, быстро перебирая в уме кандидатов:

— Я бы предложил по бункеру кандидатуру майора Власова, а на периметре — майора Краса.

— Будут ли у участников совещания какие-либо возражения по данным кандидатурам? — спросил Клён. — Лично я поддерживаю эти кандидатуры. Будем голосовать? Кто за?.. Единогласно. — Он повернулся к Николаю: — Решение.

Принтер загудел.

— Подпишите, господа, — Клён протянул документ. Дождавшись, когда все подпишут, продолжил: — Остался ещё один немаловажный вопрос — о выборе управляющего бункером. Не сочтите за отсутствие скромности, но я предлагаю на эту должность свою кандидатуру. Если есть другие предложения, давайте обсуждать.

Повисла пауза. Данаифар что-то рисовал на бумаге. Цессарский смотрел на Дуче. А Дуче задумчиво наливал воду в стакан.

— Что ж, господа, вижу, возражений тоже нет, — подытожил Клён. — Ставлю на голосование: кто за то, чтобы назначить меня на должность управляющего бункером?

Максим поднял руку, Цессарский, немного подумав, тоже. Тер-Григорян поставил стакан, из которого пил:

— Я тоже за.

— Данаифар, вы?

Тот положил ручку, посмотрел на Клёна:

— Ещё два часа назад был бы против, но сейчас я — за вашу кандидатуру.

— Итак, господа, единогласно. — Клён повернулся к Николаю, который уже распечатывал документ.

Максим протянул Клёну руку:

— Поздравляю. От души рад.

— На днях, господа, я представлю вам концепцию развития бункера и его уставные документы.

С тех пор Максим командовал военными, Клён управлял бункером, а кошки… кошки гуляли сами по себе, где им вздумается, без ограничений.

Кот отзывался и на полное имя, и на Ерофея, и на Фейку, но чаще всего — на Сынка или Ворона. Он каким-то непостижимым образом понимал, что зовут именно его. Смешно было наблюдать, когда на зов Людмилы Ивановны: «Ворон, маленький, беги к мамочке!» или на голос Мины: «Ворон, детка, беги кушать», — откуда-то из недр бункера вначале раздавалось богатырское: «Мр-мя-а-а», а потом неторопливо появлялся огромный пушистый котяра белого цвета. Он осматривал окрестности, а затем не торопясь, вразвалочку, шел к тому, кто его звал, терся мордой, томно прикрывая голубые глаза.

— Да, Селебритисса, если бы не твои предки, ещё не известно, стал бы я генералом или нет… — задумчиво произнёс Максим. — Правда, до сих пор не знаю, радоваться этому или огорчаться…

Селебритисса, перестав мурчать, спрыгнула на пол.

— Да, ты права, — очнулся от воспоминаний генерал Николаев, — пора вставать. Что-то я в воспоминания ударился, наверное, старею, — сообщил он то ли кошке, то ли заглянувшей в дверной проём жене.

Наука, техника и дипломатия

Россия, Москва, Крылатский анклав. Через 33 года после Заражения. 9 часов утра

Первые солнечные лучи начали прорезать линию горизонта, затем показалось багряно-красное солнце. Именно этот наблюдатель тысячелетиями следил за нашей планетой, заботливо согревая её. Проходят вёсны, зимы сменяют одна другую, что бы ни случилось — планета будет жить! Именно так говорит Владимиру отец — генерал Николаев.

Володя стоял на вышке в Верхнем городе. С минуты на минуты его должны были сменить. Смена прошла тихо, если не считать подрыва нескольких мутов на минном поле. А утро оказалось таким тихим… Солнце, пробивая лучами туманную дымку, создавало нереальную призрачную атмосферу, и казалось, что всё вокруг куда-то плывёт.

Мысли Володьки опять вернулись к отцу. Несмотря на свой немолодой возраст, тот сохранил ясный ум и прекрасную выправку. Он реализовал на практике своё утверждение, что человек с возрастом не должен дряхлеть и становиться обузой для своих близких.

Владимир гордился своими родителями. Именно они были для него примером. В детстве отец часто рассказывал ему про своего боевого товарища — Кондора. Несмотря на то, что жизнь побросала его по свету и изрядно побила, Кондор оставался непотопляемым оптимистом и балагуром. Даже заражение не смогло на него повлиять. Он был одним из сорока семи героев: эти отважные люди отправились на Готланд в поисках ответов на важные вопросы — они так и не вернулись, но их подвиг остался в сердцах и памяти обитателей анклава. В то, что они вернутся и принесут спасение всем, верили только малые дети. Володька в детстве тоже верил в это, но, когда стал взрослее, начал понимать: спасение всех невозможно в принципе, ибо его ещё нужно заслужить. Но Инга и Густав, дети Кондора, отец и мама верили, что Кондор однажды вернётся, заражая этой верой и Володю.

Густав, или Джахангир Густавич Вайс, был копией своего отца. По крайней мере, именно таким Кондор представал в рассказах отца, да и сам Володька очень хорошо его запомнил, несмотря на то, что видел всего три раза в детстве. Или ему стало так казаться? Высокий широкоплечий красавец с цепким и проницательным взглядом голубых глаз. Эти глаза могли быть очень разными: весёлые и шутливые огоньки для друзей и раскалённые искры смертоносной ненависти для врагов. Володька часто слышал рассказы Мины, матери близняшек Инги и Густава, смотрел на его фотографии, развешанные по стенам их дома. Ему стало казаться, что Кондор просто переродился в своём сыне. Он немного завидовал неунывающему Густаву, ведь тот мог жить полной жизнью — для него воздух не был смертельным, он мог чувствовать ветер в волосах и не опасаться за свою жизнь. Но так уж сложилось, и тут ничего нельзя было поделать: несмотря на возможность жить полной жизнью, жизнь эта у заражённых Штаммом была крайне коротка.

Редко кто из них доживал даже до двадцати пяти лет, но Инга и Густав были долгожителями, обоим сейчас было по тридцать одному году. И Владимир боялся потерять друзей, с которыми провёл большую часть сознательной жизни, и не был согласен с тем, что ничего нельзя изменить.

Управляющий Крылатским анклавом Васин (мусульманская община анклава называла его Имам, а все остальные по имени-отчеству, Константин Федорович) говорил, что ещё не известно, кому в этом мире повезло больше: жителям бункера или Верхнего города. Владимир знал, что другие анклавы считают заражённых недочеловеками, подлежащими уничтожению, и порой делают их руками всю грязную работу и всячески ими манипулируют.