Читать книгу "За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии - Александр Никонов"

Почему мы такие?

Почему Тойнби[1]назвал русскую историю «абортированной культурой»? Почему социолог, доктор философских наук, директор Аналитического центра Юрия Левады Лев Гудков с ним согласился, сказав, что в России происходит «периодический сброс сложностей социального устройства и редукция социальных систем и самого человека к более простым и архаическим моделям»? Почему публицист Илья Мильштейн в порыве публицистического прозрения написал, что Россия все время «выламывается из самой себя и из собственной истории»?..

Многие исследователи смутно догадываются, что корни наших сегодняшних ментальных бед в недавнем тоталитарном прошлом. Но в чем корни наших вчерашних и позавчерашних бед? Ведь история Россия — такая ломаная-переломаная — началась не вчера! Такое ощущение, что единственный закон истории России — постоянно взламывать, не соблюдать законы исторического развития, которым подчиняются другие страны. Поэтому там строят сооружения (в широком смысле этого слова), а у нас хотят строить сооружения, а получаются каждый раз макеты…

Социолог Анна Шор-Чудновская пишет: «О российском обществе трудно сказать что-то более точное и правдоподобное, чем то, что оно — «постсоветское». Прошло уже двадцать лет без Советского Союза, но и социальная, и политическая жизнь все еще отмечены состоянием «после», состоянием, в котором настоящее соотносится с советским опытом и в котором нужно делать непростой выбор о принятии или непринятии последнего».

Это верное наблюдение. Верное, несмотря на то что многие западные исследователи отрицают самое существование человека постсоветского как особой разновидности или «подвида» homo sapiens. Чудновская полагает, что это отрицание — следствие необычности проблемы: «Мучительный процесс выяснения отношений с опытом советского тоталитарного, позднее авторитарного государства — явление совсем новое, социальными и политическими науками до сих пор плохо описанное. Теоретическая формула, которая объясняла бы влияние такого опыта на дальнейшее общественное развитие, пока неизвестна».

Однако, как верно замечает социолог, именно оставшиеся от прошлого мемы[2]оказывают губительное влияние на нас и наших детей, транслируя то, с чем жить невозможно. То, живя с чем, — точнее, болея чем, — трудно улыбаться: «Особенности масштабного советского эксперимента и оставленного им в наследство опыта (политического, социального, духовного) до сих пор формируют доминанты политической культуры и влияют на социализацию подрастающего поколения. Поэтому пока к постсоветским гражданам можно в той или иной мере отнести все население России, то есть даже тех, кто в СССР никогда не жил».

«Почему демократии не получилось? Почему не происходит реального модернизационного движения, несмотря на видимые признаки нынешнего благополучия и рост материального благосостояния (а то, что оно растет, несомненно)?» — задается вопросом директор крупнейшей социологической службы России.

«Получается, антропологический тип homo postsoveticus — это человек, которому по каким-то причинам не удается покинуть советскую действительность. Он охвачен своего рода фантомным состоянием, его сознание продолжает по-родственному относиться к миру, которого больше нет, оно черпает из него ориентиры, вопросы и ответы. Почему так тяжело расстаться со страной, которой уже давно нет? И как это сделать?» — без устали спрашивает саму себя Шор-Чудновская, да и другие исследовали русского общества.

При этом все понимают муляжный, мимикрийный (под цивилизованный Запад) характер российского социума:

«Мы сталкиваемся с имитационной деятельностью политиков и основных общественных институтов — имитацией как чужого опыта, то есть различных образцов, позаимствованных у Запада или Востока, так и своего, взятого из советского времени или царской России… На сегодняшний день имитируются демократические нормы и процедуры — выборы, политический плюрализм, свобода прессы, судов, имитируется даже гражданское общество в целом (в лице Общественной палаты). Имитируется прошлое имперское величие… Постсоветский человек пришел из общества, охваченного мифом, миражом, идеологическим туманом, так что непросто предвидеть, что из этого «затуманенного материала» получится».

Знаете, что мне это напоминает? Немецкую историю после крушения Третьего рейха. В свое время филолог Виктор Клемперер провел в послевоенной Германии масштабную работу, по результатам которой написал книгу «Язык Третьего рейха». Она о том, как язык и прошлые мемы, недавние стереотипы мешают формированию нового сознания, внешне уже освобожденного от необходимости «соблюдать двоемыслие», но еще не освободившегося внутреннее. Клемперер пишет:

«Нужно еще какое-то время, ибо исчезнуть должны не только дела нацистов, но и их образ мыслей, навык нацистского мышления и его питательная среда — язык нацизма. Сколько понятий и чувств осквернил и отравил он! В так называемой вечерней гимназии Дрезденской высшей народной школы и на диспутах, организованных Союзом свободной немецкой молодежи, мне то и дело бросалось в глаза, что молодые люди — при всей их непричастности и искреннем стремлении заполнить пробелы и исправить ошибки поверхностного образования — упорно следуют нацистскому стереотипу мышления. Они и не подозревают об этом; усвоенное ими словоупотребление вносит путаницу в их умы, вводит в соблазн. Мы беседовали о смысле культуры, гуманизма, демократии, и у меня возникало ощущение, что вот-вот вспыхнет свет, вот-вот прояснится кое-что в этих благодарных умах, но тут вставал кто-нибудь и начинал говорить… о героическом поступке, или о геройском сопротивлении, или просто о героизме. В тот самый момент, когда это слово вступало — пусть и мимоходом — в игру, всякая ясность исчезала, и мы снова с головой погружались в чадное облако нацизма».

Советский «язык нацизма» тоже еще не исчез. Может быть, потому, что в России не произошло своей «денацификации» как целенаправленного процесса? А ведь у нас тоже был тоталитарный режим, и лекарство, которое помогло одной переболевшей стране, могло бы помочь и другой. Но мы понадеялись на иммунитет. И получили хронику…

Если сравнить Россию с человеком, то его сознание сформировано нашим недавним тоталитарным прошлым. А подсознание — результат исторической эволюции страны, происходившей в определенных климатических и географических условиях. Да-да, именно так: кора и лобные доли у нас советские, а подкорка — царско-историческая. Привычки и манеры, словечки, а также мировоззрение и миропонимание у человека по имени «Россия» заложены советским воспитанием, а рефлексы — оттуда, из темного исторического прошлого. Постсоветские словечки просто маскируют столетние исторические рефлексы.

И пока постсоветский синдром и «российская генетика» не вылечены, пациент будет страдать. Как же спасти больного? Порой для излечения бывает достаточно просто объяснить человеку природу его комплексов, реакций, заблуждений. И он, поняв, что его угнетало, начинает оживать, меняясь буквально на глазах.