Читать книгу "Целоваться с дьяволом - Ирина Гончарова"

— Кто такая? — спросил милиционер безразлично.

— Света, — ответила я.

— Милиции подробно отвечают, не знаешь, что ли? Фамилия, где живешь, почему на вокзале, что здесь делаешь? — менторским тоном допрашивал меня милиционер.

Я пролепетала что-то невразумительное, и стража порядка осенило:

— Да ты пьяная! Пошли-ка. — Он схватил меня за руку и отволок в отделение.

А там, в милиции, уже лежало заявление о моей пропаже. Но оно было не от отца, а от бабушки. Оказывается, все эти два месяца, что мы жили отдельно, Виктория провела в больнице. Ей нелегко пришлось на новом месте, из школы она вынуждена была уйти, и эти перемены и смерть дочери подкосили ее — у нее случился гипертонический криз.

В милиции я рассказала о насилии отца, меня тут же отправили к врачу. Толстая, неопрятная баба неопределенного возраста бесцеремонно произвела осмотр, фактически повторив то же насилие, вывернув Меня наизнанку и растоптав мою душу бесконечным повторением мерзкой сцены. Она вновь и вновь возвращала меня в тот день, и, отвечая на ее вопросы, я умирала по частям. Скоро приехала Виктория. Увидев ее, я разрыдалась и бросилась к ней. Она долго не могла поверить в случившееся, данные экспертизы повергли бабушку в шок. Кровь хлынула ей в лицо, я испугалась повторного криза и заплакала:

— Я не хочу с ним жить, забери меня к себе!

Виктория с темным лицом глухо ответила:

— Ты не вернешься к этому выродку, я позабочусь об этом!

Из милиции мы с бабушкой поехали прямо к ней домой. Я страшно боялась, что Григорий узнает о моем местонахождении, но Виктория захотела расставить все точки над «и». Она позвонила отцу и в категорической форме потребовала встречи.

— Что за жизнь ты, сволочь, ей устроил, что она из дома сбежала? Ублюдок вонючий, до ручки родную дочь довел! — орала Виктория, которая в решительную минуту слов не выбирала.

В ответ Григорий просто бросил трубку. В тот же день Виктория отнесла заявление об изнасиловании в милицию, и менты мгновенно задержали отца. Но вскоре он появился в нашем доме. Григорий служил в МВД, а этой организации не нужны были грязные скандалы, и его отмазали — оказались потеряны (случайно, разумеется) результаты анализов. Увидев его, я чуть с ума не сошла. Начала плакать, цепляясь за вязаную кофту бабушки. «Не хочу, — тихо выла я, — не хочу с ним жить. Не отдавай!» Однако у Виктории сохранилась копия отчета медицинской экспертизы, и ей удалось заставить Григория отказаться от своих прав на меня. На прощание она пригрозила:

— Смотри, гаденыш, бумаги на тебя в надежных руках. Сунешься еще раз — посажу!

Отец стоял перед тещей в бессильной ярости, сжимая кулаки, ему до жути хотелось избить эту толстую старуху, которая посмела шантажировать его, но огромным усилием воли он подавил свой порыв и, скрипнув зубами, резко развернулся и ушел. Я стояла в оцепенении, наблюдая эту сцену, ведь решалась моя судьба, да что там судьба — жизнь моя висела на волоске! И только когда за отцом хлопнула дверь, железные тиски отпустили — и я разрыдалась. Я бормотала о том, что не хочу больше жить, что я теперь не такая, как все, я грязная, и этот кошмар может повториться снова! А потом я вспомнила маму и заплакала еще горше — ведь при ней отец не посмел бы сотворить со мной такое… Виктория, наверное, впервые в жизни не знала, что сказать, поэтому просто подошла ко мне и молча обняла.

Светлана почувствовала, что очень устала. Воспоминания давались ей с большим трудом, они по-прежнему тревожили ее, постоянно наводя на один и тот же вопрос: «Почему это должно было случиться со мной, за что мне было послано такое испытание?»

Она выключила диктофон и прошла в спальню. Эта комната на первом этаже была оформлена в желтых и салатовых тонах. Света специально заказала такую отделку, зная за собой склонность к ипохондрии, а в теплых и ярких цветах ей значительно легче было переносить зимние или пасмурные дни. Кроме того, настроение поднимали фотографии и портреты сына, Витьки, в беспорядке развешанные по стенам и создававшие иллюзию присутствия мальчика дома. Вот на этом снимке он еще совсем маленький, лежит у нее на руках. А здесь он уже пошел и вот сам стоит на дорожке парка. Вот фотография с его первого концерта, где он в строгом костюме и яркой бабочке солирует на сцене актового зала своей школы. А прямо над кроватью висел портрет ее работы, написанный маслом, когда сыну было восемь лет. Светлана тогда представила его на своей первой персональной выставке, и его даже хотели купить, но она наотрез отказалась. Витька на картине был такой нежный и наивный, что невольно щемило сердце. Когда Светлана писала этот портрет, сын серьезно болел, и, видимо, страх матери потерять ребенка и придал живописи невероятную энергетику. Света прилегла на подушку и, уже засыпая, подумала: «Где-то сейчас Витька?..»

Проснувшись утром, она первым делом позвонила в школу и выяснила, что сын вернется не раньше чем через две недели. Ее успокоили: гастроли Капеллы проходят с большим успехом, все здоровы и никаких неприятностей пока не произошло. В сущности, все это Светлана знала и от Марии Алексеевны. Старушка заботливо проводила мальчика на гастроли, пока Светлана с Мариной отдыхали на юге, и так же педантично названивала в школу каждый день, узнавая последние новости о своем любимце. Но Светлане все равно было грустно — вот уже ее мальчик путешествует без нее, и она все чаще остается одна. Правда, есть галерея — собственное дело. Все ее страхи и надежды, приобретения и потери, да что там — вся ее жизнь в последнее время сосредоточилась вокруг ее детища. Того, к чему она шла всю свою жизнь.

Я еще долго находилась в состоянии ступора, но время брало свое. Я перешла в новую школу в Медведкове, потому что в Измайлово было неудобно добираться, да и страшно было встретить отца. По этой же причине я бросила художественную школу, но бабушка, по-прежнему не теряя надежды увидеть меня когда-нибудь знаменитой художницей, подняла все свои связи и устроила меня на художественные курсы при Строгановском училище. В новой школе меня сначала встретили настороженно. Я все еще чуралась людей, особенно мужчин, да и бабушка не уставала повторять, что я теперь должна быть очень внимательной — по ее словам выходило, что просто так никого не насилуют. Я сходила с ума, доказывая ей, что не провоцировала Григория. Но только теперь понимаю, что Виктория просто очень боялась всех проблем, связанных с подростковым периодом, — ведь недаром она столько лет была завучем. Сколько исковерканных судеб прошло перед ней, а все потому, что некоторым родителям были неинтересны радости и печали собственных детей! Поэтому за мной велась тотальная слежка везде — и в школе, и на курсах у бабки были свои глаза и уши. Стоило мне задержаться хоть на пять минут, следовал суровый допрос с пристрастием: где, с кем, зачем? А мне было всего четырнадцать лет, и, конечно, я хотела быть красивой, ходить на вечерние гулянки с подругами… Но Виктория все мои попытки стать самостоятельной пресекала на корню.

— Прежде всего ты должна учиться, а гулянки тебе сейчас не нужны! — Вот и весь разговор.