Читать книгу "Заводная и другие - Паоло Бачигалупи"

Вдалеке окраины пригорода уже перетекали в поля. Его время сочтено. Скоро дома запашут, и все здесь покроет безупречный ковер «СоиПРО». История пригорода, пусть глупая и быстротечная, позабудется, растоптанная под пятой идущего маршем энергетического развития. Небольшая потеря с точки зрения здравого смысла, однако же где-то в глубине души Лалджи коробило от мысли о стирании времени. Он слишком много времени потратил, пытаясь вспомнить Индию своего детства, чтобы испытывать удовольствие от ее исчезновения. Он спустился по запыленной лестнице обратно к Крео.

— Никого не нашел?

Лалджи покачал головой. Крео хмыкнул и выстрелил в очередного чеширца, чуть не попал. Он хорошо стрелял, только едва видимые животные представляли собой нелегкую мишень. Крео взвел пружину и снова выстрелил.

— С ума сойти, сколько здесь чеширцев!

— Здесь их некому истреблять.

— Хочу забрать шкурки и отвезти их в Новый Орлеан.

— Только не на моей лодке.

Многие из мерцающих животных разбежались, наконец сообразив, на что способен их враг. Крео снова взвел пружину и прицелился в дрожащий огонек дальше по улице.

Лалджи с благодушным видом наблюдал.

— Ни за что не попадешь.

— Смотри. — Крео старательно целился. На них упала чья-то тень.

— Не стреляйте!

Крео развернулся вместе с ружьем. Лалджи замахал на него рукой:

— Стой! Это он!

Вновь прибывший оказался худощавым стариком, лысым, если не считать засаленного седого пуха и бровей, тяжелая нижняя челюсть густо заросла щетиной. Грязная и изодранная мешковина прикрывала его тело, в запавших глазах светилось некое знание, пробудившее в Лалджи давнее воспоминание о виденном когда-то садху,[7]посыпанном пеплом, все это — спутанные волосы, пренебрежение к одежде, отстраненность во взгляде — результат просветленности. Лалджи прогнал от себя воспоминание. Этот человек вовсе не святой старец. Просто человек, к тому же потрошитель генов.

Крео снова прицелился в далекого чеширца.

— На юге я получил бы по голубой банкноте за каждого убитого зверя.

— Здесь вам никто ничего не заплатит, — сказал старик.

— Верно, но это же вредители.

— Не их вина, что мы сделали их слишком совершенными. — Старик неуверенно улыбнулся, словно примеряя новое выражение лица. — Прошу вас — Он опустился перед Крео на колени. — Не стреляйте.

Лалджи положил руку на пружинное ружье Крео.

— Оставь чеширцев в покое.

Крео нахмурился, но все-таки разрядил механизм, раздался вздох высвободившейся энергии.

Специалист по калориям произнес:

— Я Чарльз Бауман. — Он выжидающе смотрел на них, будто надеясь быть узнанным. — Я готов. Я могу ехать.

Гита умерла, теперь Лалджи был в этом уверен.

Временами он притворялся, будто может быть иначе. Притворялся, будто она могла обрести какую-то новую жизнь, даже после того, как он уехал.

Но она умерла, и он был в этом уверен.

Это был его тайный позор. Один из наростов на его жизни, приставший к нему, словно собачье дерьмо к ботинкам, умаляющий его в собственных глазах; как и тот случай, когда он кинул камень и разбил голову мальчику, без всякой причины, просто посмотреть, сможет ли, или когда он выкапывал из земли зерна и съедал одно за другим, слишком оголодавший, чтобы с кем-то делиться. А потом была Гита. Вечно была Гита. И то, как он бросил ее и уехал, чтобы жить поближе к калориям. И то, как она стояла в доках и махала, когда он отчаливал, хотя она сама оплатила его переезд.

Он помнил, как догонял ее, когда был маленьким, следуя за шуршанием шальвар-камиза,[8]а она мчалась впереди, волосы черные и черные глаза и белые-пребелые зубы. Он не знал, действительно ли она была так красива, как он помнил. В самом ли деле ее умащенная черная коса блестела так, как ему казалось, когда она сидела с ним в темноте, рассказывая истории об Арджуне и Кришне,[9]Раме[10]и Ханумане.[11]Как много всего потеряно! Он задумывался иногда, правильно ли он помнит ее лицо, или же он подменил его лицом какой-нибудь болливудской актрисы[12]со старого плаката, одного из древних плакатов, которые Шрирам держал в укромном месте в мастерской и ревностно оберегал от влияния света и воздуха.

Долгое время он думал, что вернется назад и отыщет ее. Что сможет ее накормить. Что станет посылать деньги и пищу на свою истребленную насекомыми родину, существующую ныне лишь в его воображении, в его снах, когда он в полусознательном состоянии бредил пустыней, черными и красными сари, женщинами в песках, их черными волосами и серебряными браслетами и голодом, — последние его воспоминания были полны голода.

Он фантазировал, что сумеет контрабандой перевезти Гиту через сверкающее море, поближе к бухгалтерам, высчитывающим квоты на сожжение калорий для всего мира. Поближе к калориям, как однажды сказала она сама, давным-давно. Поближе к людям, которые обеспечивали стабильные цены, учитывая возможные ошибки, и управляли энергетическим рынком, защищая его от переизбытка пищи. Поближе к этим маленьким божкам, в чьей власти, большей, чем у Кали,[13]было разрушить мир.

Но теперь она уже умерла, либо от голода, либо от болезней, он был в этом уверен.

Уж не поэтому ли Шрирам обратился к нему? Шрирам знал о его жизни больше, чем кто-либо другой. Шрирам нашел его вскоре после его приезда в Новый Орлеан, узнал в нем своего соотечественника, не одного из индийцев, давно обосновавшихся в Америке, а того, кто говорит на диалектах деревень пустыни, кто все еще помнит, какой был страна до нашествия генномодифицированного долгоносика, листоверток и корневой гнили. Шрирам спал на полу рядом с ним, когда они оба работали в намоточных мастерских за одни лишь калории, и ничего больше, и были благодарны и за это, как будто бы они сами были модифицированными долгоносиками.

Естественно, Шрирам сумел подобрать слова, чтобы отправить его вверх по течению. Шрирам знал, как сильно он хочет привести в равновесие то, что его утратило.

Они шли за Бауманом по пустым улицам, сворачивали в сохранившиеся переулки, петляли между изъеденными термитами деревянными постройками, спотыкались о бетонные фундаменты и металлическую арматуру, слишком бесполезную, чтобы брать ее с собой, и слишком упрямую, чтобы проржаветь и рассыпаться. Наконец старик заставил их протиснуться между ободранными корпусами двух ржавых автомобилей. Пройдя между ними, Лалджи с Крео ахнули.