Читать книгу "В Замок - Марианна Грубер"

— Разве ты когда-нибудь был там? — спросил К.

— Боже упаси, никогда! — клятвенно заверил Учитель.

К. носком сапога начертил на мягкой земле несколько кружков, составивших некий рисунок или орнамент.

— Вот внутренний вид Замка. Ничего похожего на ваше описание.

Учитель наклонился и долго разглядывал линии на земле. Потом он покачал головой, еще через некоторое время сказал:

— Лабиринт? Вас бы это устроило. Ведь если Замок — это лабиринт, то тем самым всему дано оправдание. Лабиринт избавляет от всякой ответственности. Лабиринт невозможно понять. С ним нельзя разговаривать, ведь слова в нем разбегаются и превращаются в тысячекратное эхо, а если бы лабиринт вдруг заговорил, то разве только из сострадания к заблудившемуся путнику, который без умолку кричит. Или лабиринт заговорил бы не из сострадания, а потому, что постоянно усиливающееся эхо его раздражает, нарушает его покой. И все равно ничего нельзя было бы понять, ведь слова не нашли бы выхода. Вполне возможно, что какой-нибудь непосвященный потеряется и заблудится в Замке, как в лабиринте, и его собственные слова будут возвращаться к нему тысячекратным эхом, от этого возникнет впечатление, будто на все вопросы незваного гостя существуют ответы, расслышать которые мешает только эхо. Но Замок — не лабиринт. Тому, кто призван, в нем все понятно. Призванный найдет путь.

— Как я и сказал, — кивнул К. и быстро стер ногой свой чертеж на земле. — Надо идти по дороге.

— Ну вот, теперь К. говорит точно пьяный! — Учитель пришел в негодование. Стоявшие в толпе два трактирщика, услышав это, забеспокоились.

— У меня он ничего не пил, — заверил один, и то же самое сказал другой: это, дескать, может засвидетельствовать крестьянка, под присмотром которой находился К. А уж что с ним стряслось, все видели.

— Да и как бы мы могли? — дуэтом затянули трактирщики. — Вот уж несколько недель он ни гроша не платил. Мы не виноваты, если он дошел до такого состояния.

— Да? — робко спросила Фрида. — Но разве может кто-то уверенно сказать, что он в чем-то не виноват? Разве все мы не...

— Оставь, — не дал ей договорить К. — Этот разговор не имеет отношения к моему сну. Если бы я, как говорят, и правда был тем дурачком...

— Браво! — Хозяйка постоялого двора «У моста» перебила К. и захлопала в ладоши. — Вот это вам по душе! Какой спрос с дурачка? Дурак он и есть дурак, Деревня должна его кормить, Господь на него не прогневается, случись что, — дурачок, что с него взять? Вот он и говорит да и делает что хочет, ничего не знает и ничего не понимает. С ним разговаривают, а он себе думает, если, конечно, вообще способен думать, об обеде, о женских юбках, которые где-нибудь заприметил, о снеге, о чем угодно, только не о том, о чем идет речь. Конечно, такая роль вас устраивает!

— Слово, — сказал К. — Да, слово постичь трудно. Если я был тем, о ком вы говорите, и пережил в действительности то, что мне сейчас кажется увиденным во сне, то, значит... — он обратился к Варнаве, — значит, ты бывал в тех комнатах, в приемной канцелярии. И знаешь Замок. Говори же.

Варнава смущенно разгребал ногой снег. Наконец он сказал:

— Ты вот уже несколько недель пытаешься проникнуть в Замок или хотя бы встретиться с Кламмом, ты был в доме у Лаземанна, красильщика, а Герштеккер, возница, тебя возил, ты был у старосты Деревни, у нас дома, и в школе, и на постоялом дворе «У моста», и в «Господском дворе», Ольга тебя провожала, ты своим Замком нам все уши прожужжал... — Он замолчал.

— Продолжай, — потребовал К.

— Да это, в общем-то, все.

К. глубоко задумался. Если, как они говорят, он действительно был тем дурачком, мелочным и начисто лишенным мужества человеком, однако упрямым, правда, упрямство его было как раз того рода, что свойственно глупцам, или... нет, надо подойти к делу с другой стороны. Если он был твердолобым и самонадеянным...

Его размышления прервал Кузнец. Он как-никак пустил в ход свою силу и разломал панцирь гнусного насекомого, теперь-то отмытого, чистенького, и вот уже больше двух часов — какое там, скоро три часа, как он, Кузнец, торчит тут без всякого дела, а ему, между прочим, есть чем заняться, короче, он уходит. Учитель бросился вдогонку и остановил Кузнеца, схватив за локоть. Неужели Кузнец не понимает, что дело касается всех?

— Этот К. все отрицает. Он отрицает, что вообще когда-то жил у нас. Он отрицает, что мы пытались растолковать ему, какая судьба ждет Замок. Он, по-видимому, отрицает даже то, что из Замка пришло известие, и, возможно, он отрицает существование самих господ! Так продолжаться не может. Нельзя терпеть подобный чудовищный вздор, необходимо что-то предпринять! — Учитель говорил с таким пылом, что создавалось впечатление, будто его страстность вызвана, главным образом, желанием отвлечься от своих же собственных прежних доводов. Как будто из-за своих недавних рассуждений он чувствовал себя глубоко виноватым и теперь должен был искупить свою вину, правда искупить за счет К. — Как мы убедились, К. с самого начала был упрямым и не способным чему-то научиться, — продолжал Учитель, — а отсюда следует только то, что нужно от него избавиться. Оставаться в Деревне ему нельзя. Его отрицание всего на свете может распространиться и достичь самого Замка. Этого нельзя допустить. И вот тут-то крайне необходим сильный человек.

Выслушав Учителя, Кузнец засучил рукава своей линялой голубой рубахи и оглянулся. К следил за этим поворотом событий с неприятным чувством. Насчет лабиринта он, пожалуй, преувеличил. Но ведь все-таки он был прав, разве нет? Разве всякий замок, такой же недостижимый и далекий, как здешний, не уместно сравнить с лабиринтом, где так легко заблудиться и стать получеловеком-полуживотным, которому остается лишь дожидаться решения — кем ты в конце концов сделаешься — окончательно превратишься в животное или останешься человеком... К. не удалось продолжить эти размышления. Деревенские, приободрившись при виде решительной физиономии Кузнеца, сузили свой круг и обступили К. плотнее.

И тут против них выступила Фрида.

— Неправильно будет, — сказала она, — принимать какие-то решения без одобрения Замка и уж тем более вносить какие-то изменения и поправки в постановления Замка. Хозяйка ведь только что сама сказала, что господин К. был принят Замком на службу в качестве землемера. И если он не исполнял своих служебных обязанностей и всеми прочими порученными ему работами занимался небрежно, так их-то никто не уполномочил судить за это К. А насчет того, что он все отрицает, тут господин Учитель составил себе совершенно неправильное представление о Замке. Не существует отрицания, которое могло бы достичь Замка, как не бывает, чтобы сам Замок на что-то сказал «нет». Замок не говорит «нет», — он забывает. В тех случаях, когда мы говорим «нет», Замок просто забывает. И всякий, кто говорит «нет», исчезает из памяти господ. Кроме того, нельзя с уверенностью утверждать, что К. намеревался сказать «нет». Что касается упрямства, о котором сейчас говорили, то К., по-видимому, и правда не помнит, что был таким упрямым.