Читать книгу "Вы просили нескромной судьбы? или Русский фатум - Светлана Борминская"

Вот так.

Выверенным движением Павел Олегович достал из «дипломата» бутылку паленки и, открыв, сделал три больших глотка.

– Счастье, – бормотал он, глядя в раскрытое окно машины. – Да вроде... оно есть!

– Не пейте, Пал Олегыч, вам же нельзя, – предупредительно обернулся и напомнил водитель.

– От литра умрешь разве. – Голда сделал еще пару глотков и убрал бутылку обратно в «дипломат». – Ну вот, выпил и перешел в другую плоскость – расширение сознания называется, – вздохнул он и улыбнулся своим печальным мыслям. А уже через минуту Павел Олегович, просунув голову в окошко, ловил лицом солнце. Внезапно он заметил странный оптический эффект в небе – серебристые облака в виде прочерченных стрел.

– Павел Олегович, поосторожнее бы, – попенял ему водитель. – Мне вас до банка довезти надо.

Голда кивнул и, выхватив глазами половинку неба на память, сунул голову обратно в машину.

«Сижу и никого не трогаю, а прошлое все лезет и лезет из всех возможных щелей, как убийца!.. Ну, почему?.. Отчего мне стало так мерзко жить?..» Павел Олегович смежил веки и некоторое время пытался не спрашивать себя ни о чем.

Его тесть Исаак Горелик был категорически против трех семей Павла Олеговича на стороне, но в этот раз скандал разразился по абсолютно другому поводу.

– Ладно, Паша, если ты такой половой гигант, ладно, – кричал на зятя Исаак Исаакович, раздувая щеки, – но дылда-любовница тринадцати лет таки не красит тебя!..

– Меня – не красит?.. – возмутился Павел Олегович, вспомнив двухметровое эфирное создание, с которым больше месяца назад познакомился в ночном клубе. – А кого красит, хотел бы я знать?..

– Тебя – не красит, – уничижительно тихо повторил тесть Исаак Исаакович. – И семью твою...

Машина встала на светофоре, и Павел Олегович, высунувшись, покосился на сбитые ботинки нищего на тротуаре и, не удержавшись, состроил ему рожу. Нищий подумал и дважды плюнул Павлу Олеговичу в лицо, а водитель, выругавшись, тронул машину.

– Как вы, Павел Олегович? – обернулся он.

– Ничего особенного! – Павел Олегович хохотнул, утираясь. Вся его жизнь была чем-то похожа на сегодняшнее происшествие, вдруг понял он.

А через час в очках от Жана Поля Готье Павел Олегович сидел и исправно давал интервью федеральному каналу.

– Оставляете ли вы чаевые дворникам? – занозливо выспрашивал его корреспондент с лицом юного лиса. – А уборщице, подмывающей ваши плевки на площадке перед дверью?..

Пал Олегович устал отвечать, поднялся и вышел.

– В магазин деликатесов, – велел он шоферу. – А лучше отвези-ка меня в храм, – внезапно махнул рукой Павел Олегович. – Давай, вези. – И Голда бросил взгляд на серое здание собственного банка.

Очень грустный взгляд, надо вам сказать...

«Проходят годы, и видишь, что выбрал и от чего отказался, прав был или не прав», – размышлял Павел Олегович, глядя в спину водителя. Шел второй день пребывания «Ионы – Счастья Лучезарного» в Москве, и завтра у иконы ожидалось столпотворение.

ТАБУ ДЛЯ ЛУЗЕРА

«Богатая женщина... Богатая – в смысле фигуры, – глядя на Наташу Тупицыну, развешивающую на своем балконе пододеяльники, думал дворник Синяков. – Тело богини и душа».

У серой стены дома, на солнечной стороне, было необычайно тихо и тепло. Дворник перестал мести, присел на корточки и закурил.

«Вот ведь дурость какая – пропаганда бессилия, не больше и не меньше, – размышлял он. – Помню, внушали в школе, мол, работай честно, Миша Синяков, и будет тебе счастье, и где оно – счастье-то?..»

Михаил Алексеевич прищурился, написав на песке несколько нецензурных слов...

Дворником он начал работать сразу после армии, таким вот без талантов родился, а чистоту очень любил – просто не мог равнодушно смотреть на мусор, хотелось чистоту наводить... Прошло двадцать лет, а счастья Михаил Алексеевич так и не увидал к своим сорока годам, хотя работал с каждым годом все прилежнее, с огоньком, даже больничных не брал.

Некрасивое лицо Синякова внезапно озарила эмоция узнавания, он увидал, как из «Мерседеса» вылез банкир Голда и, минуя очередь, вместе со своим охранником поднялся по ступенькам в набитый людьми храм пророка Илии. Дворник проводил банкира глазами и, поддев ногой легковесную пивную банку, сказал во всеуслышанье:

– Я уже устал от этой херни... Плоховато я живу, плоховато... Дворник дворником, а банкир банкиром, пора поменяться, а, Господи?..

Он закрыл подсобку с метлами, вывернул и снова надел куртку и солдатским шагом направился к храму, у которого змеей вилась очередь из страждущих до счастья людей.

В воздухе приятно пахло весной, над храмом серебрилось кружево облаков, и Михаил Алексеевич долго разыскивал хвост очереди, честно встав в самый ее конец, и даже пропустил вперед себя еще более горемычного, на его взгляд, человека, чем он сам. Так ему, по крайней мере, померещилось... Очередь подвигалась значительно быстрей, чем это можно было предположить, и через три часа Михаил Алексеевич Синяков вслед за другими страдальцами вступил в храм и оказался совсем близко от «Ионы – Счастья Лучезарного».

Михаил Алексеевич за время стояния выучил наизусть, чего он попросит, и, когда настала его минутка, не подкачал!..

ЖДУ ЗАМУЖЕСТВА

В квартире было тихо, тикали часы на стене, отстукивая шаги от юности к старости, а Кира Гореславская сидела на узком подоконнике и с интересом разглядывала куклу Варю, которую купила вчера у какой-то полоумной бабки в переходе на Старом Арбате.

Кукла была с фарфоровой головой и морщинистыми ладошками, но при полном параде, то есть – одета и обута в крайне ветхие кружева и бархат и никак не могла стоить тех жалких девятисот рублей, за которые продавалась... Никак. Старуха в спущенных чулках, коротком плаще и в шляпе с вуалеткой трясла своей фарфоровой собственностью, предлагая ее всем мимо проходящим ... И ни один человек в течение всего времени, пока Кира терпеливо стояла поодаль и наблюдала, не подошел к ней, видимо, побаивались ее горящих глаз и склеенных скотчем очков, висевших на длинной цепочке поверх плаща. А Кира все-таки решилась и подошла, она последнее время больше всего боялась одиночества и даже на работе старалась задерживаться как можно дольше, чтобы не возвращаться в пустую квартиру до полуночи. Ей вдруг стало жаль старуху, и она отдала за куклу все, что в тот момент лежало у нее в кошельке, – около двух тысяч рублей. Старуха так от души по-детски обрадовалась, что Кира даже испугалась за нее, но все обошлось.

Кира разгладила платьице на куколке и вскользь глянула на храм пророка Илии. Она была в курсе обстоятельств двухдневного столпотворения и, пожав плечами, невесело улыбнулась... До панихиды на похоронах своих родителей Кира в Бога не верила.