Читать книгу "Ыттыгыргын - К. Терина"

Лучшие врачи диагностировали полное его здоровье и только разводили руками, неспособные понять причины такой беды. Должно быть, говорили они, всё дело в чрезмерной эмоциональной защите организма. Дайте ему время, юноша.

Но время не лечило.

Всякий раз, когда жизнь требовала от него эмоциональной оценки: улыбки ли, слов поддержки, гнева – Макинтошу приходилось математически вычислять необходимую реакцию.

Впервые за двенадцать лет этот механизм дал сбой: Макинтош не представлял, как стал бы реагировать на подобные пертурбации обыкновенный человек.

Они были уже рядом с ходовой рубкой, когда Макинтош остановился, сделал Аяваке знак остановиться тоже и взяться за поручень. Он слышал приближающуюся изнанку, как умеют её слышать только опытные моряки. Цезарь аккуратно сел рядом. У него были свои способы удержаться на месте. Почти тотчас же началась тряска.

– Сколько у нас осталось времени? – спросил Макинтош. Аявака не услышала, и он повторил вопрос.

– Кэле, – ответила Аявака. – Совсем близсок.

Это прозвучало настолько же нелепо, насколько ожидаемо. Кэле. Этим словом луораветланы объясняли всякое зло. Плохой человек, убийца? Кэле попутал. Приснился жуткий кошмар? Кэле смотрел на тебя. Недоброе предчувствие? Кэле ищет тебя.

Даже своё отвращение к изнанке луораветланы отказывались объяснять заурядным первобытным ужасом перед чернотой без звёзд. И здесь лепетали они про Кэле.

Но капитан знал правду: ни одно чудовище, как его ни назови, не сравнится с маленьким луораветланским ребёнком. Сама Аявака была взрослой по науканским меркам и вроде бы научилась держать свои вибриссы – эйгир – под контролем. Но умкэнэ…

– К чёрту кэле! Долго ли продержится девочка?

– Мити сильная. Три десят, кытэкэй[10]…

Макинтош безнадёжно махнул рукой. Кытэкэй – это было всё что угодно. От двух минут до года. Какое-то время. Но «три десят» внушало некоторый оптимизм. Полчаса. Уже кое-что.

Двенадцать лет назад Аявака не выдержала на изнанке и десяти минут.

6. Эн Аявака изучает внутренний мир капитана Удо Макинтоша

Умбра, аир, этил, индиго…

Давно Аяваке не приходилось чувствовать себя так скверно. Аявака плывёт, теряется, падает и тонет. Она слушает пароход, во все стороны тянет невидимые эйгир. Это всё равно, что в полную грудь дышать в пещере древнего хищника. С каждым вдохом всё тяжелее и страшнее.

Мити нигде нет. Не отзывается ни мыслью, ни звуком. Тишина. Есть – британские цвето-запахи, пылью осевшие на стенах и забившиеся в самые укромные уголки парохода.

Есть – жадное внимание запертого Кэле, укутавшее «Бриарей» чёрной паутиной.

Британцы наивны – хуже юных мэмылтэ[11]. Не просто идут в руки охотнику, а впускают его в дом и дают оружие.

Капитан Удо Макинтош спокоен, как утренний снег. Разве что механически сжимает и разжимал правый кулак, более ничем не выдаёт своих чувств. Ни капли эмоций не расплескал наружу.

Эйгир Аяваки сами тянутся к капитану. Искушение велико: Аявака слишком хорошо знает, что ждёт её внутри.

Одёргивает себя: о чём ты думаешь? Хочешь, чтобы услышал Кэле?

Сульфид, цитрус, фуксия, охра…

Воздух узких пустых, будто вымерших, коридоров насыщен гулом и скрежетом. Пароход погружается всё глубже, и Аявака слышит, как царапает, сминает и рвёт он своим проржавевшим корпусом ткань эфира.

Капитан останавливается, показывает, что нужно крепко держаться за поручень. Аявака слушается. Стоять тяжелее, чем идти.

Чёрный, шафран, сепия, амин, ржавый, ваниль, индол, красный, циннвальдит… Палуба уходит из-под ног, размеренная вибрация меняется нарастающей тряской. Аявака держится за поручень, но её тащит по полу, и на ладони остаётся ржавая царапина. Кровь тотчас выдаёт её. Громоздкая любопытная тень накрывает Аяваку, отрезая от мира и британских цвето-запахов. Кэле. Аявака зажмуривается, эйгир её путаются, уклоняясь от чёрной тени. Кэле как будто отступает. Надолго ли?

Аявака открывает глаза. Капитан Удо Макинтош обернулся к ней, смотрит вопросительно.

–…времени? – говорит он.

Аявака мотает головой. Не слышит.

– Я спрашиваю: сколько у нас времени? – Удо Макинтош кричит, но при этом остаётся равнодушным и холодным. – Умкэнэ – когда с ней это случится?

Аявака снова мотает головой. На вопрос капитана нет ответа.

– Кэле, – шепчет Аявака. – Совсем близсок.

– К чёрту Кэле! Долго ли продержится девочка?

– Мити сильная. Три десят, кытэкэй, – Аявака бросает поручень, жестикулирует, пытаясь показать сложное британское время. Никак не получается. Да и незачем. Капитан Удо Макинтош беспокоится не о том.

– Кэле близско. Удо Макнитош не понимаят.

Британцы никогда не понимают. Аявака хмурится, не находя слов, чтобы объяснить.

«Бриарей» снова трясёт.

Помимо воли Аявака хватается за капитаново плечо и любопытные, непослушные её эйгир на одно только мгновение ныряют Удо Макинтошу прямо в душу. И сейчас же, оглушённые, покидают поле боя, истончаются почти до полного исчезновения.

Внутри у капитана Удо Макинтоша пусто и холодно.

Непривычно, страшно.

Любопытно.

Невозможное для майныян[12]состояние – любопытство. Ребячество и британство, как сказал бы наставник.

Ещё не время. Рано.

Тряска прекращается, и капитан спешит продолжить путь.

Аявака медлит. Там, впереди их ждёт нехорошее. Копальхем. Так пахнет смерть.

Жестокое убийство в Портсмуте! («Лондон Газетт», №27 за 1899 год)

Наш корреспондент Уильям Кларк сообщает из Портсмута. Весть об ужасном преступлении нарушила покой жителей города. В собственной квартире обнаружены убитыми вдова Спэйн и её юная дочь. Полиция Портсмута по горячим следам арестовала виновника жестокого преступления. Им оказался не кто иной, как Джон Майлз, эсквайр, – портсмутский коммерсант. Знакомые характеризуют мистера Майлза как человека исключительной порядочности и доброты. Между тем нашему корреспонденту удалось выяснить, что мистер Майлз не единожды замечен был в портовых курильнях за употреблением так называемого «чёрного льда». Вынуждены констатировать, что перед нами очередной случай ледового психоза, существование которого с завидным упорством отрицает как полиция, так и совет по вопросам здравоохранения.