Читать книгу "Любовь-нелюбовь - Анхела Бесерра"

Они были счастливы. Раковину нашла Фьямма. Зажав добычу в высоко поднятой руке, она бежала по кромке воды, а Мартин догонял ее. Детская игра. Он упал и схватил Фьямму за щиколотки, чтобы она потеряла равновесие. Они лежали рядом — молодые, почти обнаженные, под фиолетово-розово-оранжевым небом, которое окрашивало их тела в те же цвета. Фьямма ощутила незнакомую дрожь в теле — ей едва исполнилось двадцать лет, она выросла в очень религиозной семье, и у нее совсем не было сексуального опыта. Годы спустя, когда ее грудь впервые не напряглась под ласками Мартина, Фьямма вспомнила ту первую ночь. Вспомнила, как он проводил острым концом Spirata inmaculata по ее бедру. Боль была такой нежной, невыносимо нежной. Раковина скользила по телу Фьяммы, выписывая волнующие кровь фигуры, лаская-раня разгоряченную кожу. Мартин рисовал на ее груди маргаритки и читал строфы из незавершенного стихотворения, того же, которое читал в вечер их первой встречи. Так прошла ночь, потом день, потом снова ночь... Они любили друг друга тринадцать дней. Тринадцать дней и тринадцать ночей. Они ничего не ели и не пили. Фьямма почувствовала, как Мартин поднимает Spirata inmaculata на самый темный из ее холмов, потом на нее обрушился водопад наслаждений, и она едва не захлебнулась в нем. Тринадцать дней они качались на волнах любви, сознавая, что это может кончиться или свадьбой, или тюрьмой — отец Фьяммы уже заявил в полицию об исчезновении дочери. И когда она появилась на пороге дома в порванной мятой одежде, со спутанными грязными волосами, он решил, что его дочь охватило внезапное безумие. Но его дочь была охвачена не безумием, а любовью.

Свадьба состоялась через пятнадцать дней. Обратились к священнику церкви Святой Девы Скорбящей — Фьямма настаивала на том, чтобы свадьба была там, где Непорочная Дева стала свидетельницей того, как она утратила непорочность. Платье Фьяммы было кипенно-белым, хотя мать умоляла ее выбрать бежевые тона — до ее подруг по Красному Кресту уже дошли слухи о том, что дочь провела тринадцать дней со своим женихом, и хотя в глаза они ей ничего не говорили, за спиной — она была уверена в этом — злословили, сидя за вязаньем пинеток для сироток из стран третьего мира.

В день свадьбы пляж был покрыт белыми и красными кружевами — ночью волны выбросили на берег множество осколков кораллов. После церемонии, которую очень украсило пение доньи Каролины Сото де Хунка, Фьямма и Мартин пошли прогуляться по пляжу (для этого они пришли на свадьбу босиком). Они шли обнявшись, и море благословляло их: на фоне красно-оранжевого заката поднимались многометровые волны. В Гармендии-дель-Вьенто никогда не видели таких красивых волн: они поднимались и опускались сладострастно и лениво, они шептали о нем-то тихонько и нежно, словно подтверждали те обещания, которые только что дали друг другу Мартин и Фьямма, словно напевали мелодию того "вальса с развевающимися локонами" из стихотворения, которое Мартин читал Фьямме в тот вечер, когда они познакомились. А сейчас Мартин читал любимой новые стихи. Никто не мог слышать того, что он шептал ей на ухо, она одна чувствовала его дыхание и слышала его голос, ласкавший душу. Но она была слишком юной и не понимала, что переживает лучшие минуты в своей жизни. И эти минуты прошли. А она не знала, что никогда больше так не опьянеет от счастья.

Как далеки были те дни! Сейчас Фьямме не осталось ничего, кроме скучных размышлений. "Почему, — думала она, глядя на спящего рядом Мартина, — когда нам удается наконец заполучить то счастье, о котором мы мечтали, мы не умеем полностью насладиться им? Почему мы настолько бесчувственны, что не можем распознать лучшие моменты своей жизни? Почему не выпиваем до последней капли радость этих лучших мгновений? Почему счастье длится только миг, а потом о нем можно лишь вспоминать? Кто нам сказал, что счастье, для того, чтобы быть нами узнанным, должно иметь при себе табличку, на которой крупными буквами было бы написано: "Эй, я здесь! Я счастье! Насладись мной!"

Неожиданно ее размышления прервал стон Мартина. Должно быть, что-то приснилось, подумала Фьямма, поглядев на исказившееся лицо и сжатые кулаки мужа. Она нежно обняла его, но он резко высвободился.

Неделя пролетела незаметно. Отек на лице Фьяммы спал. В ее ежедневнике и на магнитофонной пленке, куда она записывала истории пациенток, прибавилось записей. Статьи Мартина день ото дня становились все более острыми и злободневными. А ночи становились все более похожими одна на другую. Иногда, проснувшись утром, Фьямма не понимала, встает она или только ложится.

Болгарский хор прибыл в город в разгар такого сильного урагана, что самолет едва не врезался прямо в круглый циферблат часов на башне у старых городских ворот, и только мастерство пилота предотвратило трагедию. Газета, в которой работал Мартин, поместила на первой полосе снимок самолета, почти касающегося верхушки башни, под крупным заголовком: "Спаслись чудом".

Слушать "Реквием" Моцарта Мартин и Фьямма явились промокшие насквозь: ливень в тот вечер был такой, что море вышло из берегов. Вода не просто подошла к крыльцу церкви — она залила ступени и сквозь дверные щели (двери закрыли, чтобы улучшить акустические характеристики зала) просочилась в саму церковь, залив скамейки для молитвы и исповедальни. Потом вода поднялась на высоту пьедесталов для статуй, и скоро они уже плыли, сопровождаемые ангельским пением хора, который исполнял в эту минуту самую трогательную часть сочинения великого австрийца — "Confitatus Maledictus", "Ниспровергнув злословящих".

Несгибаемая публика дослушала, почти уже плавая, концерт до конца. Находившиеся в алтаре хористы исполняли "Sanctus" уже по шею в воде, последние звуки были больше похожи на бульканье при полоскании горла, а шум ливня и грохот волн заглушили аплодисменты.

В Гармендии-дель-Вьенто давно не происходило таких событий, но, видимо, природа решила как следует встряхнуть кастрюльку, в которой мирно булькала жизнь обитателей города.

Однажды вечером, когда Фьямма уже заканчивала прием, ей позвонили. Звонившая представилась Эстрельей. Имя это Фьямме ничего не говорило.

— Эстрелья Бланко, — настаивала звонившая. Но Фьямма все равно не могла ее вспомнить. Они виделись лишь раз, с той встречи прошло уже несколько месяцев.

Эстрелье пришлось напомнить:

— На тебя упал мой ангел. Забыла?

"Разве такое забудешь?" — подумала Фьямма и торопливо начала задавать собеседнице обычные в таких случаях вопросы: "Как дела? Что нового?" — стараясь не слишком отвлекаться, потому что напротив сидела Мария дель Кастиго Меньике — пациентка, страдающая манией преследования. Она нервно кусала ногти и не сводила глаз с телефонной трубки, уверенная, что звонит ее муж, чтобы выяснить, где она и с кем. Теле-фонный разговор привел Марию в состояние такого нервного возбуждения, что она искусала пальцы в кровь.

Эстрелья, почувствовав, что позвонила не вовремя, в двух словах, хотя и немного путано, изложила дело: она хотела бы записаться на прием. Договорились встретиться через две недели — у Фьяммы отменялась одна из назначенных встреч.

Повесив трубку, Фьямма задумалась: о чем могла рассказать ей женщина, у которой было все? Сколько же в мире людей, жизнь которых кажется со стороны такой наполненной, а на поверку оказывается такой пустой!