Читать книгу "Черно-белое кино - Сергей Каледин"

Я привел Диану-охотницу к себе, дал плащ, опохмелил, узнал ее историю. Звали барышню, выпускницу Можайской женской колонии, Ларочка. У нее недавно зарезали сожителя. Она искала счастья в наших краях, познакомилась с юным алкоголистом. На ту беду, ранней электричкой приехала из Москвы мать студента, обнаружила на своей постели разврат, побила Ларочку поленом и голую выгнала в лес.

А Коля-Боцман, сдвинутый, но крепкий деревенский мужик, давно просил меня устроить его на работу, или познакомить с барышней, или дать веревку. Я привел к нему Ларочку. Она ему приглянулась и вскоре переехала на ПМЖ. Жили они с Боцманом неплохо, кормились с богатой коттеджной помойки. Ларочка не скучала: когда они с Боцманом были в безалкогольном простое, она разговаривала сама с собой разными голосами, что было следствием предыдущего запоя. Боцман любил ее слушать. Скоро про Ларочку узнали в округе, она стала популярной среди дееспособных садоводов преклонного возраста. На нее образовалась очередь. Расплачивались с Колей за нее и деньгами, и натуральным продуктом.

Я пересек еловый подшерсток, отделявший наше садовое товарищество от запущенной деревеньки Гомнино.

Возле разваливающейся желтой избы с табличкой от былых времен «Дом образцового содержания» на скамейке сидел отставной деревенский пастух Франц Казимирович с женой. Франц, пока не пропил с сыновьями корову, торговал молоком. Тамара Яковлевна со своей разросшейся семьей была его главным клиентом.

«Чертов гном» — так звала Франца супруга за рост и нрав, — одетый по инерции в зимнее, был, как всегда, недоволен. Еще и оттого, что плохо видел: веки, как у Вия, не держались где надо и заполоняли глаза. Чтобы видеть, он закреплял их пластырем ко лбу. Сейчас без пластырей он был слеп и бухтел что-то недружелюбное.

Зоя Петровна привычно не слушала мужа, вяло отмахиваясь от него, как от назойливой осенней мухи.

— Здорово ночевали, труженики села, — сказал я. — Как жизнь, Франц Казимирович?

Франц закинул голову назад, освобождая глаза.

— Тебе чего?

Зоя Петровна ткнула мужа локтем.

— Не цепляйся к человеку. Слыхал: Валька-то вчера на мотоциклете расшибся. «Скорая» полночи собирала…

— Какой такой?.. — забурчал Франц. — Не зна-аю…

— Да Валька, крестник твой, — миролюбиво пояснила Зоя Петровна, — больно выпивши…

— Валька?.. — Франц сморщился, припоминая, отмерил от земли рост карлика. — Це таке?.. Малой?..

— Какой «малой»? — начала заводиться старуха. — Ты скажи еще: грудняк! Крестник твой, Валентин. На мехло-пате работает.

— Не зна-аю, — замотал башкой Франц, уши зимней шапки, не схваченные наверху, а лишь забранные вовнутрь, расплескались.

— Чего не знаешь, старый идол! — зашлась в астматическом кашле Зоя Петровна. — Издевнуться решил!..

На шум из желтого дома, пошатываясь, в спадающих трусах, в очках, выбрел младший их сын Витька и стал пристраиваться возле дома, придерживаясь за угол.

— Резеду не обоссы, — буркнул Франц, но поздно.

— Сынок, — виновато улыбнулась Зоя Петровна, — пшикалку мою от астмы принеси, на окне. И трусики поправь…

Владимир Александрович Греков, он же Вова Грек.

— Сама возьмешь. — Витька рыгнул и неуверенно побрел в избу.

Зоя Петровна проводила его унылым взором.

— Все болезни мне Витька открыл… Старый, когда помрет, я с им не останусь. Я сразу в богадельню.

Франц недовольно заерзал.

— Кудай-то ты намылилась?

— Когда помрешь, — успокоила его жена. — Живи, старый, никто тебя не торопит.

— А то — ишь… — бухтел Франц, — в богадельню она настрополилась. Кому ты там надо: ни сисок, ни грудей, ни спереди, ни сзади, одна арматура осталась, заметь — имей в виду.

Зоя Петровна погладила мужа по плечу.

— Это ты, старый, меня всю изгвоздал. Ты да сыны твои.

— Да ты еще раньшей меня управишься.

— Вот тогда они тебе покажут ебейную мать, — невесело усмехнулась Зоя Петровна. — Заклюют напрочь. Витька-то меня который раз зарубить намеряется. Я уж и так лицом в стенку сплю — чтоб топора не видеть. Пока терпит — денег жалко: у меня же пенсия оккупантская — шесть тыщ, по удостоверению «Узник фашиста».

— Да что это вы, друзья, не воскресный разговор затеяли, — всунулся я. — Вам Тамара Яковлевна привет передавала.

— Томка?! Как у ней самочувствие?..

— Давление.

— У нас тоже что-то в этом году все старухи разом посыпались, — закивала Зоя Петровна.

— Какой ты узник? — запоздало ворчал Франц. — Узник она!.. Ты под немцами была. И давала им… Предатель!..

— Кому я давала! — возмутилась Зоя Петровна. — Чего несешь, старый идол!.. Это Панка Кобылянская давала!.. Ты лучше скажи: зачем сынов споил?

— Я тебе скажу, все скажу! — Франц погрозил клюкой неопределенному врагу. — Вот поправлюсь и подохну, заметь — имей в виду.

Он не бредил. Два года назад битый Витькой по пьянке, он, обидевшись, выпил пузырь уксусной эссенции. Полгода висел на капельнице, но выжил.

— Не торопись на тот свет, — заправляя выбившееся ухо шапки мужа на место, усмехнулась Зоя Петровна. — Там кабаков нет, никто не поднесет… Петушка, что ль, Томке в подарок зарубить?..

Из сарая вылезла огромным брюхом вперед пьяная краснорожая баба.

— Я беременная — курятинки хочу, а вы, мама, — чужим предпочитаете.

Зоя Петровна с трудом поднялась и запихнула тетку назад в сарай.

— Родишь рахита, то-то смеху будет. И так полон дом кловунов.

Франц до эссенции, несмотря на малый рост, был в любви передовиком, хоть на доску Почета. Но Зоя Петровна была к мужу всегда снисходительна и теперь допускала, что живот снохи — дело его рук.

Тем временем Франц, закинув голову, сосредоточенно наблюдал за толстой бурой жабой, замершей у голенища заплесневелого сапога возле канавы. Из голенища вылетела оса, жаба выкинула красный ровный язык, насекомое прилипло к нему и, забеспокоившись, тихо уехало на нем в жабу.

— Все гнездо перевела, — оживился Франц, но, вспомнив, что он злой, буркнул: — Чего стоишь? Иди, куда шел.

Боцман в очках на веревках вместо дужек зашивал галифе.

— Пошел с Ларочкой в церковь браком обвенчаться — матушка собаку спустила, портки порвал и крест потерял.

— Пусть Ларка зашьет, ты иди помойку вырой, двести у.е.

— Время будет — сделаю, — незаинтересованно кивнул Боцман. — Ларочка в клуб умчалась: там Газманов с Аллегровой приехали, у них шоу типа двойников. Все-таки роковая женщина.