Читать книгу "Гнездо Седого Ворона - Владимир Свержин"

Два выстрела слились в один, и толпа взвыла, на миг отпрянув. Иссеченное каленым железом тело Усача рухнуло наземь, разбрызгивая во все стороны кровавые гроздья. Рев возмущения заглушил сухие щелчки затворов. Но в это мгновение с дальнего конца улицы, из-за двух лысых камней показались бойцы с автоматами на изготовку. Должно быть, услышав выстрелы, они припустили бегом и теперь привычно рассредотачивались, прячась за углами домов или прямо на бегу падая на землю, готовые открыть огонь.

— Засада! — крикнул один из людей Усача, выхватывая из гранатного подсумка увесистую ребристую чушку.

Лешага узнал новоприбывших, вернее, первого из них, притаившегося сейчас за округлым выступом. Это был Анальгин. Сперва у него мелькнула предательская мысль, что раздольник решил примкнуть к обиженным, но, похоже, это было не так.

— Засада! — не унимался новый вожак, цепляя указательным пальцем гранатное кольцо. Еще мгновение… Но именно в этот краткий миг Черный метнулся вперед, смыкая челюсти на запястье.

— Остановитесь! — раздалось вдруг. — Так нельзя.

Библиотекарь — с удивлением узнал Лешага.

* * *

Халиф Эргез, наместник Пророка, благодатный повелитель, страж воли небес, устремил немигающий взгляд, тяжелый, словно пресс винодела, на обреченного гонца дурной вести. Красная тряпка на шее вестника будто притягивала к себе немилосердную сталь клинка. Он молчал, ощущая нетерпеливое дыхание смерти за спиной, и глядел в чисто выскобленные доски пола. Халиф погладил рукоять врученной некогда Аттилой сабли — знак его непререкаемой власти. «Имя ему Шамшир, лезвие его отделяет жизнь от смерти, лишь оно — настоящее, все иное — прошлое или будущее. Помни, что держишь ты в своих руках! И пусть воля твоя станет продолжением моей воли. И да обернется сталь клинка против тебя, если осмелишься дерзнуть против спасителя твоего».

Эргез часто вспоминал тот день и тот час. Иногда втайне от всех, отложив саблю подальше, он подумывал о временах, когда благословенный Аттила, присланный народу Земли в тягчайший миг испытаний, вернется к небесным вратам, воспарит туда, куда, отбыв с верностью и покорством свой очистительный срок, уходят все правоверные.

«Кто из восьми халифов тогда унаследует священный трон Блюстителя истинной веры? По всему, он — достойнейший, но какова будет воля Пророка?.. Быть может, он решит вернуть свою милость Шерхану…»

То ли выдох, то ли стон коленопреклоненного гонца вырвал его из трясины досужих мыслей.

«Да живет Пророк вне времени и во все времена! Но что говорит этот несчастный?! Медальон с летящим монахом — одна из реликвий, похищенная изменниками в канун Того Дня?»

— Человек, о котором ты рассказываешь, видел это своими глазами?

— Нет, ему об этом рассказал изгнанник. Но тот клялся, что видел сам, когда Лешага утром обливался водой из ручья. Кажется, он и не думает скрывать, что владеет этим сокровищем.

Халиф Эргез удивленно поднял брови. Как можно не видеть сокровища, которое постоянно у тебя под носом? Хотя охранитель караванов мог найти реликвию где-то во время странствий, попросту снять с трупа или выменять у того, кто снял.

— Что еще рассказывал этот человек о Лешаге?

— Он — прекрасный воин, будто создан для боя. Люди верят ему, и не только люди. Вместе с ним идет существо, именующее себя драконидом, и стая диких псов, считающая этого неверного своим вожаком.

Наместник Пророка на мгновение задумался, ощупывая чуткими пальцами золоченые заклепки на костяной рукояти. «Драконид, дикие псы… Нет, пожалуй, такой человек знает, что он носит. В таком случае дерзость его воистину не ведает границ».

— Встань! — скомандовал Эргез.

Гонец поднялся, все еще опасаясь смотреть на халифа.

— Я желаю знать об этом человек все! И запомни, даже если огненная бездна разверзнется под его ногами, он должен выжить.

— Осмелюсь спросить, — почти шепотом, удивляясь собственной дерзости, проговорил гонец, — этот человек — наш враг, он желает смерти правоверным. Разве не повинны мы, вступившие на путь Священной войны, умертвить каждого, пожелавшего воспрепятствовать торжеству истинной веры?

— Принять смерть во имя правого дела — значит найти жизнь истинную. И, стало быть, не важно, сколько правоверных обретут ключи от светлого настоящего, расставшись благодаря этому Лешаге с оковами погубленного мира. Выполняй и помни: кто должен оставаться в живых для исполнения моей воли, пусть будет жив. Все остальные могут умереть.

— Да пребудет с нами воля Пророка! — все еще не веря в благополучный исход своей миссии, возгласил гонец, пятясь к двери.

— Да восславится имя его.

* * *

Анальгин лежал за камнем, аккуратно, как его учили еще в юности, совмещая выемку на прицельной планке с обрезом замкнутой в кольце мушки. Эта незримая линия уходила вдаль и упиралась точно в грудь смуглого бородача, размахивавшего кинжалом. На такой дистанции пуля войдет чуть выше, не оставляя шансов, попадет точно в лоб, так, чтобы без лишних мучений. Какая досада! Рустам еще совсем недавно держал один из секторов обстрела на их общем поле боя. И хорошо держал.

Секунда растягивалась, будто налипшая на кору смола, еще не успевшая затвердеть и обратиться в камень. Анальгин знал это чувство, когда что-то должно произойти, а ты ждешь и одновременно страшишься.

Так было тогда, еще совсем недавно, на том проклятом ночлеге. Лешага обнажил нож и неспешно пошел к ним, увязанным в одну длинную беспомощную цепочку. Раздольник в ту минуту буквально кожей чувствовал исходящий от стального клинка смертный холод и неуемную жажду крови. Леху он знавал и прежде, и казалось, еще мгновение, тот пройдет вот так мимо строя, даже не поморщится, рукой поведет, рассекая аорты отточенным лезвием — и вся гусеница осядет вмиг.

В эту минуту атаман увидел, как стремительно прыгает Черный, как падает на землю граната. Он даже успел рассмотреть, что кольцо, слава Ноллану, по-прежнему на месте. В следующий миг Лешага даст команду… В том, какова будет команда, бывший раздольник не сомневался. Чего же еще ждать в такой ситуации?!

А эти-то, вояки, с хвостом промеж ушей, ишь, как раздухарились! Неспроста на рожон лезут: всякому понятно, что после вчерашней победы нет больше прежнего Лешаги — стража и охотника за раздольничьими головами. Обернулся чем-то новым, чему Анальгин, по скудости умишка, и названия-то не знает, но чувствует всей шкурой.

И эти чувствуют. А то б чего вскинулись? Людей, мол, их лейтенант убил. И что с того, что убил? Правильно сделал. Все, хана, баста, что вчера было — ушло! Раз вместе дрались, стало быть, и вся добыча в общак! А уж там каждому его доля обломится. А эти — нет, по-тихому себе под хвост заханырить!..

В Диком Поле за такое не стреляют — пули жалко, всем кодлом на части рвут!

Вон Хлобыст забыл, что теперь да как, и схлопотал, — все честь по чести. Лешага и то предупреждал, что хоть ложку не по делу возьмешь — и поминай как звали. Спасибо еще, лейтенант всех с ним к стенке не поставил. А мог.