Читать книгу "Давид Гольдер - Ирен Немировски"

Но Бог не пожелал внять его мольбе. Поезд набирал скорость. Длинные пронзительные свистки разрывали тишину и растворялись в воздухе… Услышав стук железа о железо, Гольдер понял, что они въехали на мост, и на мгновение поверил, что поезд сейчас остановится… Он слушал, задыхаясь от волнения. Состав сбавляет ход, останавливается… Резкий свисток — и замерший на мгновение поезд трогается с места.

Гольдер стонал. Он утратил всякую надежду. Он ни о чем не думал. Он даже не страдал. В голове билась единственная мысль: «Мне страшно. Мне страшно. Мне страшно», а сердце бешено колотилось в груди. Внезапно ему почудилось, что он различает в густой темноте какой-то слабый свет. Прямо перед собой. Он вгляделся. Проблеск — то ли серый, то ли молочно-белый… Нечто материальное… Он ждал. Пятно света увеличилось, побелело, расплылось, как лужа воды. Зеркало, Боже, это зеркало. День наконец наступил. Тьма рассеивалась, отодвигалась, растворялась. Гольдеру показалось, что с его груди сняли огромный груз. Он снова мог дышать. Утренний воздух наполнял легкие. Он сделал робкую попытку пошевелить головой, чтобы остудить влажный от пота лоб. Он уже различал формы и очертания предметов. Упавшая на пол шляпа… Бутылка… А вдруг он сумеет дотянуться до стакана и выпить немного воды? Он протянул руку. Все в порядке, боли нет. Замирая от страха, Гольдер поднял запястье. Ничего. Ладонь нащупала край столика, пальцы ухватили стакан. На счастье, тот был налит до краев, бутылку он бы не удержал. Гольдер поднял голову, приник губами к краю стакана и сделал глоток. Какое наслаждение… Прохладная вода смачивала губы, увлажняла сухой распухший язык и проливалась в горло. Гольдер медленно поставил стакан на место, слегка приподнялся в подушках и замер. Боль в груди никуда не ушла, но она стала слабее, намного слабее. С каждой секундой боль отступала на маленький шажок, теперь он ощущал ее как ломоту во всех костях. Возможно, все не так уж и страшно?.. Интересно, сумеет он поднять штору?.. Нужно только дотянуться до кнопки. Гольдер протянул дрожащую руку, и штора взлетела вверх. День сменил ночь. Воздух был тускло-белым и густым, как молоко. Медленно, экономя силы, Гольдер отер платком щеки и губы. Прислонился лбом к стеклу, наслаждаясь его прохладой. Трава на насыпи и листва деревьев на глазах обретала первозданный зеленый цвет… Вдалеке, в предрассветном тумане, слабо мерцали огоньки. Станция. Как поступить? Позвать на помощь? Странно, что все вот так прошло. Значит, все не так страшно, как ему показалось. Обычное нервное колотье? С врачом придется проконсультироваться, но это не сердце… Неужели астма?.. Нет, он не станет никого звать. Гольдер взглянул на часы. Уже пять. Нужно запастись терпением. Не стоило так пугаться. Это все нервы. Жалкий подлец крошка Браун был прав… Гольдер тихонько положил руку на грудь, как будто прикоснулся к открытой ране. Ничего. Сердце билось как-то неритмично. Ладно, это пройдет. Гольдера клонило в сон. Если он сумеет немного поспать, это его излечит. Отключить сознание. Не думать. Не вспоминать. Усталость давила на мозг. Гольдер закрыл глаза.

Он был на пороге сна, но внезапно привстал и громким голосом произнес:

— Вот оно что… Теперь я понимаю… Маркус. Почему?

Гольдеру казалось, что он сейчас читает в своей душе, как в открытой книге. Неужели это… угрызения совести? «Нет, я не виноват». Помолчав, он повторил с тихой яростью в голосе:

— Я ни о чем не жалею.

Спасительный сон накрыл его с головой.

Гольдер заметил шофера — тот стоял перед новенькой машиной — и только тогда вспомнил, что его жена продала «испано-суизу».

— Ну конечно, теперь она завела «роллс-ройс», — проворчал он, с раздражением глядя на ослепительно-белое авто. — Хотел бы я знать, на что она замахнется в следующий раз…

Шофер подошел, чтобы взять у него пальто, но Гольдер стоял неподвижно, напряженно вглядываясь через опущенное стекло в тень внутри кабины. Неужели Джойс не приехала его встретить? Он нехотя шагнул вперед, бросив последний униженно-ищущий взгляд в тот темный угол, где воображение нарисовало ему образ золотоволосой, одетой в светлое платье дочери. Он медленно сел в машину, крикнул:

— Езжайте же наконец… Чего вы ждете?

Машина тронулась с места. Старый Гольдер вздохнул.

Ах эта малышка… Всякий раз, возвращаясь в Биарриц, он искал ее газами в толпе. Она не пришла ни разу… Но он продолжал ждать, питая униженную, стойкую и тщетную надежду.

«Мы не виделись четыре месяца», — подумал он, в очередной раз ощутив себя незаслуженно оскорбленным по вине дочери. Он чувствовал обиду сердцем, как физическую боль. «Дети… все они одинаковы… для них мы живем, для них работаем. Мне следовало взять пример с отца… Как он тогда сказал: убирайся, живи своим умом… Мне исполнилось тринадцать, но он был прав…»

Гольдер снял шляпу, провел рукой по лбу, отирая пот и пыль, потом рассеянно взглянул в окно. Короткая улица Мазагран была запружена народом, и машина практически не двигалась с места. Какой-то мальчишка на мгновение приклеился к стеклу, Гольдер отодвинулся в угол и поднял воротник пальто. Джойс… Где она? С кем проводит время?

«Я все ей выскажу, — с горечью подумал он, — на сей раз непременно выскажу… Когда ты хочешь денег, я становлюсь дорогим папочкой, милым папулей, но в тебе нет ни капли истинной любви, привязанности и…» Гольдер устало махнул рукой. Он знал, что ничего не скажет… Зачем? В ее возрасте не стыдно оставаться глупой и взбалмошной. Легкая улыбка коснулась его губ. В конце концов, Джойс всего восемнадцать.

Они пересекли Биарриц, миновали здание Дворца правосудия. Гольдер равнодушно смотрел в окно. День был ясный, но по морю бежали огромные бело-зеленые волны. Гольдер прикрыл глаза ладонью и отвернулся — от солнца и яркого света у него устали глаза. Четверть часа спустя, когда автомобиль въехал на лужайку, он наклонился вперед, чтобы взглянуть на свой дом. Он проводил здесь неделю между двумя деловыми поездками — как чужак, как гость, но все сильнее любил этот дом. «Я старею… Прежде… Господи, прежде мне было все равно, где спать… Какая разница… Гостиница, вагон… Но теперь я стал уставать… Красивый дом».

Гольдер купил этот участок в 1916 году за полтора миллиона, теперь он стоил пятнадцать. Дом был построен из грубого белого камня, фактурой напоминающего мрамор. Красивый большой дом… Когда он появился на фоне неба с террасами и едва начинавшими зеленеть садами — ветер с моря не позволял молодым деревцам расти достаточно быстро, — но такой величественный и великолепный, на лице Гольдера отразились гордость и нежность.

— Удачное вложение денег… — буркнул он себе под нос и крикнул с нетерпением в голосе: — Езжайте быстрее, Альфред, езжайте быстрее.

Снизу ясно просматривались оплетенные розами арки, кусты тамариска и ведущие к морю туевые аллеи.

«Как подросли пальмы…» — подумал Гольдер.

Машина остановилась перед крыльцом, но встречать Гольдера вышли только слуги. Маленькая горничная Джойс улыбалась ему.

— В доме никого, — констатировал он.

— Нет, мсье, но мадемуазель вернется к обеду.