Читать книгу "Боярское царство. Тайна смерти Петра II - Адель Алексеева"

И тут, словно отзываясь на её мысли, у ворот раздались лошадиное ржание, гвалт и грубые голоса. Она выглянула из окна. Господи, сам Меншиков!

— Где великий князь? Кто разрешил покинуть мой дворец, ехать в Фонтанный дом?

Пётр Шереметев съежился, сестра его перепугалась, но бабушка поднялась во весь рост — лицо её стало высокомерным — и промолвила хозяйским голосом:

— Что стряслось, Александр Данилович? Отчего такая хлопотня?

— Да вот, — гость снизил тон, — Остерман дожидается Петра Алексеевича, а его нет и нет. Учиться надобно.

— Учиться? — усмехнулась бабушка. — А ты знаешь, что твой Остерман учит только арифметике да греческому, а я — про жизнь истинную сказываю.

Меншикова словно приструнили — притих и ласковым голосом пригласил царевича в экипаж. Камердинер усадил всех, и лошади понеслись на Васильевский остров, к Меншиковскому дворцу…

Хитроумный Меншиков и благодушная императрица

Как разглядеть наследника великого Петра, его внука? Жил он недолго, воспоминания разноречивы, окружение — тем более. Художники писали его, но как далеки те портреты от истинного, ещё не сформировавшегося отрока! Лицо правильное, продолговатое, как у отца; большие грустные глаза — в мать; а от деда — ничего. На некоторых портретах проглядывает редкое сочетание мрачности и ангельского выражения. Но нет ни единой приметы бурной энергии титана. И всё же был один портрет, на котором отрок, более похожий на юношу, весь в движении. Только написан тот портрет не современником, а Валентином Серовым в начале XX века: это настоящий Пётр в самую, быть может, лучшую свою минуту! Весь — порыв и страсть. Не оттого ли, что изобразил его Серов рядом с милой ему принцессой Елизаветой, дочерью Петра I, к тому же во время охоты? В жизни же он пока оставался робким, порой капризным отроком.

А каков на портретах Меншиков, который поселил царевича в своём дворце и простёр на него свою власть? Это и хитрый лис, и могучий лев: смелый, отчаянный, мужественный. Подбородок выступает вперёд, на нём глубокая ямка — признак властности. Сын пирожника, мужик из народа, друг царя, светлейший князь Римской империи, он поднялся из низов на самую высокую ступень лестницы.

Мало того, фаворит Петра стал фаворитом Екатерины I. Когда-то она была его подругой, и теперь перед Александром Даниловичем открывались заманчивые перспективы. Редко кто из неродовитых выдерживает такой взлёт.

Историк Костомаров вообще считает, что воцарением на трон Екатерина обязана Меншикову. Дело в том, что после смерти императора образовался заговор и участники его задумали отправить Екатерину в монастырь. Они делали ставку на армию, находившуюся на Украине под командованием Михаила Голицына. Светлейший князь случайно узнал об этом и предотвратил заговор. Но благодушная Екатерина не стала преследовать заговорщиков. Мало того, ради Меншикова Екатерина понизила несколько знатных семейств. Могла ли императрица не выказать благодарности Меншикову?

Костомаров писал: «У Репнина отнял власть Меншиков; канцлер Головкин, при избрании Екатерины заявивший, что не худо было бы услышать об этом голос народа, должен был замолчать, Василий Лукич Долгоруков удален был в Варшаву послом, а Остерман, постоянно державшийся стороны великого князя, вовремя успел притвориться больным и через то впоследствии поставил себя так, что во всё царствование Екатерины продолжал оставаться у дел. Сделавшись самодержавной государыней, Екатерина постоянно оказывала знаки любви и внимания великому князю, и это помогло тому, что её короткое царствование прошло без важных потрясений».

Хитроумный князь возымел целью обручить свою дочь Марью с царевичем Петром. Шёл он к своей цели ловко и ласково и добился своего. Екатерина уже болела (без Петра I она быстро теряла силы, к тому же образ жизни, излишки в еде и питье делали своё дело) — она не процарствовала и полных двух лет. И тогда Меншиков, словно шахматист, сделал хитрый ход: он вдруг стал сторонником царевича Петра, как большинство старинных фамилий.

Ослабевшая Екатерина благословила Петрушу с Марьей Меншиковой, и отец еле скрывал переполнявший его восторг. Теперь надо было учить, воспитывать царевича, но, как пишут современники, светлейший едва выводил своё имя (правда, верится в это с трудом), и тогда в учителя он взял Андрея Ивановича Остермана.

Математика, история России, история Европы, войны Римской империи, галлов, русские летописи — это лишь часть предметов, которыми Остерман жаждал напитать юного царя. Вместе с тем Меншиков боялся влияния сторонников царевича Алексея. Они были живы, они ненавидели Петра I и могли внушить Петруше зловредные мысли!

Остерман знал языки, науки (стоит взглянуть на его портрет работы Таннауэра). У Меншикова ничего этого не было, но он был столь хитёр и памятлив, что, слушая сановников, усваивал, ловил удачные слова и выражения и питался ими, как пчела нектаром с цветков. И умел легко ввернуть удачное выражение в беседе: «Мысль — как птица, любит простор, в клетке из слов не может расправить крылья, потому не надо держать их в себе», «Так делал великий Пётр», «Ученье — свет, неученье — темнота. Знания — пример для народа, от Балтии до Сибири», «Любите семью свою, но не делайте оков из неё».

Мальчик, будущий император, молча слушал, кивал, однако приходила ночь, и в голове его теснились сомнения. Мог ли не вспоминать несчастного отца? Бабушку Лопухину, которая бедствовала в Суздале по воле деда? Народ вспоминал их по-доброму.

Обычно такие ночные видения одерживали к утру победу, а утром отрок делился со своим властителем:

— Александр Данилович, ведь царь может всё? Он самодержец? Так желал бы я, когда стану царём, освободить свою бабушку из наказания…

— Можно, Пётр Алексеевич, отчего же нет? Всё в вашей власти.

Освободить Лопухину — значит выпустить на волю из клетки тех, кто называл деда антихристом. Но Меншиков не перечил. Он не догадывался, что под ангельским ликом скрываются опасные мысли. К счастью, отрок — пока! — не выказывал желания быть главным человеком в стране.

Александр Данилович между тем не догадывался, что отроку в его дворце становится скучно. Даже Брюс отмечал природные способности наследника, однако учился он без рвения. К тому же рядом была Марья, с которой он уже помолвлен, а ему люба совсем другая, дочь Петра и Екатерины — Лиза.

Привелось как-то Петруше наблюдать сцену между Марьей и Катериной Долгорукой (тоже видная девица). «Ах, покажите мне царское кольцо (которое подарено Марье в день помолвки)!» — протянула руку и надела кольцо на свой палец. Марья стояла, словно столб, а лицо у неё было как у куклы. Катерина топнула ножкой, отвела палец, любуясь бриллиантами. Не с того ли дня стал он всё холоднее с Марьей, и поселилась в нём мысль, чтобы отменить помолвку.

Замечала всё это Дарья Михайловна, жена Меншикова, и горевала, и плакала втихомолку. Утешала её только сестра Варвара: «Погоди, Дарья, что ещё станется со всеми нами. Твой-то ума лишается от власти… А коли императрицы не станет? Ведь худое её здоровье, худое… Светлейшему-то нашему пора бы подумать про то да и ослабить вожжи».