Читать книгу "След грифона - Сергей Максимов"

После поражения в Русско-японской войне и последовавшей за ней первой русской революцией, ознаменованной в Томске беспорядками и погромом, город, как и вся империя, налаживал прежнюю, дореволюционную жизнь.

Губернаторский бал – событие для Томска. На Рождество и Пасху их, бывало, давали по несколько. Кроме одного главного бала, были еще и студенческие, а иногда и просто балы для молодежи. Проблемы финансирования решались достаточно легко. Купцы охотно давали деньги на балы. Такая благотворительность имела свою цену. Помощь губернской администрации отзывалась ответной помощью в выделении участков под строительство, в размещении подрядов и прочем, включая переход из низшей купеческой гильдии в следующую по возрастанию. Наращивание оборотного капитала давало более высокий социальный статус. А это серьезно. Купец второй гильдии имел право на прием у губернатора, а купец первой мог просить аудиенции и у государя. Другое дело, давали эту аудиенцию или нет. Было и еще одно важное, если не самое важное, назначение балов. Здесь происходили смотрины губернской молодежи.

Все друг друга знали, родители и без того присматривали своим чадам женихов и невест, но бал – другое дело. Нужно проверить, как твоя или твой смотрятся в обществе таких же молодых людей. Балы вносили коррективы в родительские наметки будущих браков. И если в столицах это было почти обыденностью, то в купеческом Томске принимало иногда карикатурные формы. Одно слово – провинция.

Приехавшего на рождественские каникулы кадета в этот день издергали, начиная с утра. Сергей привык проводить свои отпуска в чтении книг. Даже летом, отправляясь со своим товарищем по Омскому кадетскому корпусу Анатолием Пепеляевым на берег Томи или впадающей в Томь речки Ушайки, он неизменно брал с собой книгу. Этот день он собирался провести в общении с «Историей Семилетней войны» Рамбо. Вместо этого тетушки утром потащили к портному, чтобы заказать ему новый мундир. Ничего особенного в этом не было. Он рос, и в каждом полугодии мундир приходилось шить новый, а в конце каждого лета заказывали еще и сапоги. Сапоги всегда шили на вырост. Но были они кадету впору только к середине зимы, а к лету уже жали. Необычность визита к портному заключалась в том, что в обед должна была последовать примерка, а к вечеру мундир должен быть готовым, чтобы Сергей в новом мундире отправился вместе с тетушками на бал. Поняв, что отвертеться от бала не удастся, он имел неосторожность заметить:

– Я не Наташа Ростова, чтобы о балах мечтать!

Так, памятуя о прочитанном прошлым летом романе Льва Толстого, сказал Сережа. А такие произведения ему, как кадету, не воспрещалось читать, но пока не рекомендовалось. Смешно сказать, но «Анна Каренина» в те времена воспринималась как произведение чуть ли не порнографическое. Впрочем, надо заметить, что «Войну и мир» он читал, пропуская главы об обществе. Именно так в то время понималось слово «мир». Это потом школьники были уверены, что слово «мир» означает мирное время, противостоящее войне. Толстой, как и все в девятнадцатом веке, понимал под «миром» общественное устройство. Отсюда происхождение слов «мировоззрение» и «мироощущение».

Тетушки, обычно ни в чем не отличавшиеся единодушием, в этот раз единодушно накинулись на племянника. Сергея всегда забавляло то, что отчитывали они его на двух иностранных языках. Отвечал он всегда на русском, нарочно подбирая слова из лексикона Анатолия Пепеляева. Анатоль, по причине общительного характера, имел массу знакомых и приятелей среди детей купцов и ремесленников и мог при необходимости ругаться не хуже сына томского извозчика. А томские извозчики были большие знатоки и любители русской брани. Соседство с тюрьмами, с каторгой ставило это мастерство на необычайно высокий уровень. На немецком языке, более подходящем для наставлений, как более экспрессивная натура, отчитывать племянника начинала тетушка по отцовской линии – Маргарита:

– Мальчишка, как вы смеете оспаривать решение старших?!

Сразу после поступления Сергея в Омский кадетский корпус тетушки договорились, что будут обращаться к племяннику на вы.

– Серж, – подхватывала на французском языке другая, более сдержанная, тетушка Мария, – есть вещи, которые вам следует принимать как необходимую данность.

– Плевать я хотел на такие данности, – себе под нос бурчал племянник по-русски.

– Мария, он повергает меня в отчаяние своим поведением и своей казарменной лексикой!

– Серж, должны же мы когда-нибудь узнать, научились ли вы в корпусе прилично танцевать. Сегодняшний бал воспринимайте как экзамен.

– Мне кажется, танцы сами по себе – верх неприличия. Как, позвольте узнать, можно прилично исполнять заведомо неприличное? – закончил кадет на безупречном французском, что обе тетушки, преподававшие иностранные языки и в Томском университете, и в технологическом институте, восприняли как знак примирения.

«В конце концов, у него сейчас трудный возраст», – решили они. Затем чувство легкой вины, все чаще в последнее время посещавшее их души, заставило оставить без последствий произнесенное им непристойное слово «плевать». Да и как его накажешь? Не сладкого же его лишать!

На улице муки кадета продолжились. Поминутно он был вынужден останавливаться и раскланиваться с незнакомыми ему людьми. Нужно заметить, что тетушки приближались к тридцатилетнему рубежу. У них тоже был «трудный возраст». Внешне привлекательные и общительные, они были в центре светской жизни Томска. Многие замужние женщины не находили себе покоя при их появлении в общественном собрании или в городском театре. Одетые по последней петербургской моде, незамужние, хорошенькие, остроумные и образованные собеседницы, они становились причиной семейных сцен, которые устраивали жены своим ветреным, по их мнению, мужьям.

На всем пути с Офицерской улицы до Ямского переулка они останавливались через каждые сто – двести метров, чтобы в очередной раз подтвердить встречным знакомым свое несомненное намерение быть вечером в общественном собрании на балу. Останавливались, чтобы выслушать комплименты и выводившие Сережу из себя замечания в его адрес. Исходили они от представительниц слабого пола независимо от их социального положения. И купчихи, и матушки гимназисток были солидарны:

– Какой красивый мальчик!

– Какой я им мальчик? Я кадет, а не мальчик.

– И все же, Серж, вы пока еще мальчик. И это прекрасно, – с румянцем от легкого мороза на щечках с ямочками говорила тетушка по русской линии.

– Сергей, приготовьтесь, – вступала в разговор другая тетушка, – офицер идет.

Увидев идущего навстречу военного, тетушки освобождали пространство вокруг племянника, что, по их мнению, было ему необходимо для отдания чести старшему по званию. Сережа чуть добавлял в шаг жесткости и четко прикладывал правую ладонь к кадетской шапке. Попадавшиеся навстречу офицеры Томского гарнизона, как правило, с улыбкой приветствовали его в ответ.

– Да что вы от меня шарахаетесь при каждом встречном? – выговаривал он тетушкам, когда офицер уже миновал их.

– Ну как же! Это так замечательно... Ты действительно уже почти взрослый, – искренне радовалась Мария Александровна.