Читать книгу "Золото мертвых - Александр Прозоров"

— Выкупим?

— Выкупать нельзя, — покачал головой Андрей. — Этак мы всяких выродков только прикормим. Они жить на том станут, что русских людей воровать, а потом выкуп просить. Нет, освобождать надобно саблей. Чтобы от похитителей только могилки безымянные оставались.

Он допил пиво, наколол на нож ломтик ветчины, сыра, сунул в рот и вернул клинок в ножны:

— Ну что, не пора ли нам на боковую? А то уж утро близится, а ты еще не ложилась.

— Так и ты не ложился, сокол мой ясный.

— Да я-то что? Все мужчины бродяги от природы. Сегодня в одном месте, завтра в другом. Сегодня засветло лягут, завтра токмо перед рассветом. Ты-то дома. Чего себя мучаешь?

— Как же я без тебя, суженого своего, мужа венчанного?

Полина опять прочно ухватила его чуть выше запястья, задула светильник и потянула за собой. В чужой усадьбе она ориентировалась на удивление уверенно: в кромешном мраке провела его через коридоры и горницу, без ошибки нашла лестницу, поднялась на второй этаж, повернула к их светелке — бывшей личной опочивальне боярского сына. Ни свечи, ни лампы здесь не горело, однако промахнуться мимо кровати, занимающей половину комнаты, было невозможно. Послышался шелест снимаемого платья, легкое постукивание и позвякивание — на сундук легли черепаховый кокошник и тяжелые золотые ожерелья. Зверев поставил к стене колчаны, нащупал верхний штырь и повесил на него пояс с саблей. На сундук внизу кинул ферязь, войлочный поддоспешник, рубаху, стянул сапоги, порты и тоже забрался под одеяло, с наслаждением вытянувшись в чистом постельном белье.

— Святитель Иммануил, как же я испугалась сегодня, — привалилась сбоку Полина. — Ладно ужин, но уже и сумерки, и ночь настала, и к полуночи дело тянется, а тебя нет и нет, нет и нет…

Андрей честно собирался спать. У него не было никаких посторонних мыслей ни раньше, ни сейчас, когда мягкая грудь молодой женщины лежала у него на изгибе локтя… И кажется, сквозь тонкую рубашку упиралась соском в самую ямочку. Когда горячее колено Полины касалось его бедра, но никак не находило себе места. Он вообще находился рядом с этой дамой лишь по велению долга и в интересах боярского рода Лисьиных. Однако ему было всего шестнадцать, ей — не больше. Они лежали рядом, они ощущали близость друг друга — и тело Андрея Зверева решило не обращать особого внимания на соображения столь незначительного рудимента, как разум.

Молодой человек ощутил, как внизу его живота выросло и напряглось нечто сильное и живое. Оно становилось все крепче, а напряжение начало растекаться во все стороны, разгорячая ноги, сводя мышцы живота, заставляя сердце биться туго, но как-то невпопад, и сбивая мысли с сонных и вялых на желание хорошенько подвигаться, взорваться, разрядить это напряжение. Причем он отлично знал, где находится источник, который принесет ему покой и сладость.

— … я уж всякое передумала. И про татар думала, и про свенов думала, и на колдовство грешила…

Зверев повернулся к ней, начал целовать ее глаза, брови, маленький носик, шею, а руки скользнули по телу, жадно сжимая грудь, гладя ее бедра.

— Ой, Андрей… Андрей, ты чего?

— Ты рассказывай, рассказывай, — посоветовал Зверев, впился ей в рот долгим поцелуем, потом снова поднялся, касаясь губами век.

— Я испугалась… испугалась… Что ты делаешь?

Андрей сперва просто приподнял подол ее рубахи, а потом решительно стал сдирать эту деталь туалета, чтобы не мешалась.

— Что ты делаешь? Тетушка сказывала, что это грешно!

— Ты больше не принадлежишь тетушке, — напомнил ей шепотом в самое ухо муж. — Ты принадлежишь мне! Ты поняла это?

— Да… — прошептала молодая женщина.

— Повтори!

— Я принадлежу тебе, суженый мой, только тебе… — Полина откинулась на спину, отдаваясь во власть своего супруга, во власть, обещавшую неземную сладость и взрыв наслаждения, способный надолго лишить всех сил и даже разума. — Я твоя, господин мой, только твоя…

Как не раз случалось после полуночных чародейств на Сешковской горе, утреннюю разминку с оружием Андрей проспал — частично компенсировав ее напряженной тренировкой в спальне, — однако к завтраку все же вышел, ведя под руку румяную, слегка сомлевшую супругу.

Глядя, как она жадно отпивается квасом, Василий Ярославович понимающе улыбнулся, откинулся на спинку кресла:

— Вижу, у вас, молодые, тишь да ряд? Муженек среди ночи к благоверной своей под крылышко пробивался, сил не жалеючи?

— Не жалуемся, батюшка, — обтекаемо ответил Андрей. Полина же зарумянилась и опустила взгляд, словно ее уличили в чем-то неприличном.

— Оно и хорошо, что не жалуетесь, — прихлебнул из кубка боярин. — Гляжу на вас — и сердце радуется, себя с Ольгой Юрьевной вспоминаю. Прямо не знаю, что и делать.

— Случилось что-то, отец? — тут же напрягся Зверев.

— Нет, все спокойно пока, — покачал головой боярин. — И время до посевной еще имеется, и лед на реках пока крепок.

— Это хорошо или плохо?

— Решили мы с матушкой подарок вам, дети наши, сделать, — наконец перешел к сути дела Василий Ярославович. — Подарок дорогой, однако же и нам посильный, и вам нужный. Но, боюсь, разлучиться вам придется. Путь долгий, ночи пока еще холодные. Как бы не захворала невестка наша.

— Что же это за подарок? А далеко за ним ехать? — в один голос спросили молодые.

— Помыслили мы, — накрыл Василий Ярославович руку супруги ладонью, — что тяжко вам в княжестве летом придется. Ведомо нам, нет в тамошних местах никаких дорог. Все земли за Невой, почитай, на островах раскиданы. И захочешь — пешим оттуда к жилью иному не выберешься. Оттого и порешили мы подарить вам ушкуй. Зимой, понятное дело, по льду отовсюду выкатишься. Но так земля наша русская устроена, что и по воде до любого уголка доберешься. С ушкуем добрым для вас в любое время все пути открыты станут. А покупать его, знамо дело, кроме как в Новгороде Великом, больше негде. Там, знамо, лучшие корабелы обитают. И работают, сказывали, не токмо на заказ, но и для продажи суда завсегда имеются.

— Я доберусь, батюшка Василий Ярославович, — всплеснула руками княгиня. — Нечто не ездила я по путям нашим? И в Москву не раз меня возили, и к дядюшке Юрию Семеновичу, и в Новгороде была. Конечно же, с Андреем поеду. Чай, не в поход ратный сбираемся, опасаться нечего.

— А ты чего загрустил, сынок?

— Ушкуй — это здорово, — потер подбородок Зверев. — Парус, весла… Вот только я ни разу сам под парусом не ходил, править им не умею. А ты, отец?

Боярин поставил кубок на стол, зачесал в затылке.

— А ты, Пахом? — повернулся к своему дядьке боярский сын.

Тот развел руками.

— Может, хоть ты в этом смыслишь, Звияга?

— Прости, княже, — привстал из-за стола вывезенный из-под Мурома холоп, — токмо на реках ладьи видывал.