Читать книгу "Самый длинный день. Высадка десанта союзников в Нормандии - Корнелиус Райан"

В течение ночи один из его подчиненных и перехватил нечто невероятное. Послание представляло собой телеграфное сообщение, которое гласило:

«СРОЧНО ДАННЫМ АГЕНТСТВА NYK ЭКСТРЕННАЯ СВЯЗЬ ЭЙЗЕНХАУЭРА СООБЩАЕТ ВЫСАДКЕ ВО ФРАНЦИИ».

Мейер был ошарашен. Первым порывом было сообщить в штаб. Затем он успокоился и понял, что правдой это не могло быть.

Это не было правдой по двум причинам. Во-первых, на всем фронте обороны не было отмечено никакой активности. Если бы произошло нападение, то он сразу же узнал бы об этом. Во-вторых, в январе адмирал Вильгельм Канарис, впоследствии шеф германской разведки, сказал ему о двойном сигнале, который должен был стать сигналом для подполья о предстоящей высадке союзников.

Канарис предупредил, что союзники будут передавать в адрес подполья сотни посланий в течение месяцев, но только несколько из них будут касаться дня «D». Остальные будут посылаться в качестве дезинформации. Канарис конкретизировал задачу: Мейер должен перехватывать все сигналы, чтобы не пропустить самый главный.

Мейер поначалу отнесся к словам Канариса скептически. Ему казалось безумным делом заниматься ловлей только одного послания. Кроме того, он знал по собственному опыту, что берлинские источники информации были недостоверны в девяноста случаях из ста. У него было много доказательств. Союзники снабжали всех немецких агентов от Стокгольма до Анкары «точными» данными о месте и времени высадки, но среди них не было хотя бы двух согласующихся.

Но на этот раз, понял Мейер, Берлин был прав. В ночь на 1 июня, после месяцев прослушивания, была получена первая часть послания союзников, как предупреждал Канарис. Оно не было похоже на сотни других закодированных фраз, которые сотрудники Мейера прослушивали в течение предыдущих месяцев. Ежедневно по Би-би-си после выпуска новостей передавали шифрованные сообщения на французском, голландском, датском и норвежском языках, предназначенные для подполья. Большинство этих посланий были непонятны Мейеру. Его даже раздражало, что он не может расшифровать такие фразы: «Троянская война не состоится», «У Джона длинные усы», «Сабина подцепила свинку и желтуху». Но сообщение, которое последовало за девятичасовыми новостями вечером 1 июня, было тем, которое Мейер понял очень хорошо.

«А сейчас прослушайте, пожалуйста, несколько личных посланий», – произнес диктор по-французски. В этот момент сержант Вальтер Рихлинг включил проволочный магнитофон. Последовала пауза, а затем: «Les sanglots longs des violons de l'automne».[4]

Рихлинг внезапно хлопнул ладонями по наушникам, потом сорвал их и бросился из бункера к Мейеру. Он ворвался к командиру и произнес: «Поступила первая часть послания».

Вместе они вернулись в радиобункер, где Мейер прослушал запись. Все так и было; это было послание, о котором предупреждал Канарис: первая строка песни «Chanson d'Automne» («Осенняя песня») на слова французского поэта XIX века Поля Верлена. В соответствии с информацией, полученной от Канариса, эта строка Верлена должна быть передана «в первый или пятнадцатый день месяца… и является первой частью послания, предупреждающего об англо-американском вторжении».

Другой частью послания должна быть вторая строка стихотворения Верлена, «Blessent mon coeur d'une langueur monotone».[5]Когда эта строка прозвучит, то (как говорил Канарис) «вторжение начнется в течение сорока восьми часов… Отсчет времени нужно вести начиная с ноля часов следующего за передачей дня».

Сразу после прослушивания записи первой строки из Верлена Мейер проинформировал начальника штаба 15-й армии, генерал-майора Рудольфа Хоффмана.

– Первое послание получено, – сказал он Хоффману. – Сейчас что-то должно произойти.

– Вы уверены? – спросил Хоффман.

– Мы записали его, – ответил Мейер. Хоффман немедленно объявил тревогу в 15-й армии.

Мейер тем временем сообщил по телетайпу в OKW, затем протелефонировал в штаб Рундштедта («OB-West») и в штаб Роммеля (группа армий «В»).

В OKW послание получил генерал-полковник Альфред Йодль, шеф оперативного управления. Материал остался на столе у Йодля, он не объявил тревогу. Он предположил, что это сделал Рундштедт; Рундштедт же решил, что приказ издали в штабе Роммеля.[6]

На всем обороняемом побережье только одна армия была приведена в повышенную готовность – 15-я. 7-я армия, удерживающая побережье Нормандии, ничего не знала о послании, и тревогу в ней не объявили.

Вечером 2 и 3 июня первая часть сообщения транслировалась снова. Это обеспокоило Мейера. В соответствии с его информацией послание должны были передать только один раз. Ему оставалось предположить, что повторение было сделано для большей надежности получения информации адресатом (Сопротивлением).

Через час после повторного послания, переданного вечером 3 июня, проскочило сообщение телеграфного агентства о высадке союзников во Франции. Если предупреждение Канариса было точным, то сообщение агентства должно быть ошибочным. После минутной паники Мейер решил, что доверять следует Канарису. В тот момент он чувствовал себя усталым, но почти счастливым. Приближался вечер, и тишина вдоль всей линии фронта свидетельствовала о том, что он прав.

Теперь оставалось ждать получения второй половины послания, которое могло поступить в любой момент. На Мейере лежала страшная ответственность. Отражение вторжения союзных войск, жизнь сотен тысяч его соотечественников, само существование его родины зависели теперь от скорости, с которой он и его служба воспримут второе послание и оповестят фронт. Мейер и его подчиненные должны быть готовы как никогда раньше.

Пока Мейер находился в ожидании, в 125 милях от него командующий группой армий «В» собирался отбыть в Германию.

Глава 6

Фельдмаршал Роммель намазал медом тонкий кусок хлеба с маслом. За завтраком сидели блистательный начальник штаба генерал-майор Ганс Шпейдель и несколько штабных офицеров. Формальностей не было. Шел непринужденный разговор. Завтрак был похож на семейный, когда во главе стола сидит старший. Каждый из офицеров был отобран Роммелем лично, и они были ему многим обязаны. Каждый из них ставил перед Роммелем вопросы, решение которых Роммель мог найти на аудиенции у Гитлера. Роммель говорил мало. Он просто слушал. Роммель посмотрел на свои часы.

– Господа, – сказал он неожиданно для всех, – мне пора.

Водитель Роммеля Даниэль стоял рядом с «хорьхом», машиной фельдмаршала, у главного входа. Роммель, кроме Ланга, взял с собой в поездку полковника Темпельхофа. Машина полковника должна была ехать сзади. Роммель пожал руки всем штабным офицерам, сказал несколько слов начальнику штаба и занял свое обычное место рядом с шофером. Ланг и полковник Темпельхоф устроились на заднем сиденье.